окраин области влияния Митанни — из района Аррапхи (совр. Керкук в Иракском Курдистане) XV–XIV вв. до н. э., и из Алалаха (царство Мукише), совр. Телль-Ачана на р. Оронте в Сирии, XVIII и XV вв. до н. э. Правда, зато мы можем в некоторых случаях во всех деталях проследить [59] хозяйственные и социальные судьбы и даже личные взаимоотношения десятков хурритских семей на протяжении ряда поколений, а поэтому хозяйственная жизнь предстает перед нами гораздо конкретнее. Мы будем следовать той реконструкции хурритских социальных отношении, которая создана советским ученым Н. Б. Янковской[96]; ей удалось также показать, что основные черты социальной картины, восстановленные ею для Аррапхи, были характерны и для всей Передней Азии II тыс. до н. э.[, ограниченной[97]] пределами Вавилонии и Египта. Поэтому эта картина приобретает особое значение и для реконструкции возможных социальных отношений в северных областях Передней Азии, в том числе на Армянском нагорье с его хуррито-урартским населением[98].
Домашняя (большесемейная) община у хурритов. Хурриты низменностей были в основном земледельцами; у них имелось и развитое ремесло. Земледельческое население жило большесемейными общинами, которые в документах (составленных по-аккадски) именуются «домами» (би?ту), а в Аррапхе также «башнями» (димту). Каждая большесемейная община имела свой целостный земельный фонд, называвшийся «владением» (эвру) и находившийся в распоряжении патриарха (эври). Когда-то, вероятно, весь земельный фонд обрабатывался совместно, но по дошедшим источникам он делился на участки отдельных [60] взрослых членов большесемейной общины. Однако все члены такой общины были обязаны взаимопомощью и совместно выполняли общинные повинности, позже ставшие государственными (ильку). Один из участков (кашка) был посвящен культу родовых богов[99]; он и находился в распоряжении эври. По смерти патриарха семейной общиной продолжали совместно управлять «братья», — под ними разумелись не только родные братья, но все вообще потомки патриарха приблизительно одинаковой степени родства с ним, то есть лица, приходившиеся друг другу родными, двоюродными и троюродными братьями и т. д., а иногда и дядьями и племянниками. По мере разрастания большой семьи (в третьем-четвертом поколении) она дробилась, однако состояние производительных сил не благоприятствовало сохранению индивидуальных семей как самостоятельных хозяйственных единиц; лишенные возможностей, которые предоставляла взаимопомощь в большесемейной общине, они либо погибали, либо подчинялись другим общинам, либо вскоре разрастались в новые большесемейные общины.
Между отдельными большесемейными общинами существовала сложная система взаимоотношений. Общины, образовавшиеся путем распада более крупной большесемейной общины, продолжали быть связанными между собой, в частности, общим культом; они признавали известный авторитет эври «старшей» семейной общины и, вероятно, хотя не с прежней степенью обязательности, были объединены с родственными общинами обычаем взаимопомощи. Это позволяло более богатым семьям, пользуясь патриархальными связями, эксплуатировать более бедные семейные общины. Но члены общины или группы родственных общин не только подчинялись авторитету эври — в известных случаях он должен был нести материальную ответственность за их действия. Однако положение эври было, во всяком случае, настолько важным, что члены богатых семей стремились купить его права на главенство.[61]
Территориальная община у хурритов. Но, помимо родственных связей существовали еще и связи соседские; так, несколько более слабых общин могли приносить присягу соседнему эври более сильной общины и быть с нею связанными патриархальными узами, несмотря на отсутствие родства между ними[100]. Несколько родственных, а часто уже и неродственных семейных общин образовывали некое организационное объединение — село (аккадск. aлу), являвшееся соседской или соседско-родовой общиной[101]. Укрепленное село или группа сел могли вырасти в город-государство со своим самоуправлением.
Отдельные укрепленные дворы семейных общин («башни», димту)[102] группировались, таким образом, в селения (aлу). Но aлу могли быть не только родовыми или соседскими общинами, но и селениями зависимых от «дворца» людей (например, ремесленников). Селения группировались вокруг одного или нескольких центров — укрепленных поселений, условно обозначаемых как «города», где находился храм, жилище вождя или правителя и должностных лиц общинного объединения или «города-государства». Здесь собирался совет старейшин и, вероятно, народное собрание[103]. Так, например, в «городе» Нузе во главе администрации стоял «градоначальник», иногда участвовавший в совете старейшин. Этот «город» был подчинен царю, правившему в центре области («страны») — Аррапхе, а позже, по-видимому, царевичу, поселившемуся около крепости Нузы. Если — что вероятно — это был митаннийский царевич, то, следовательно, Нуза подчинялась, в конечном счете, царю [62] Митанни, что, вероятно, выражалось только в уплате дани. Алалах все время имел самостоятельного царя, но и он, по- видимому, платил дань — сначала Ямхаду, а потом Митанни[104].
Такова картина, реконструируемая для исходного состояния хурритского общества, по крайней мере на окраинах «Плодородного полумесяца». Аналогичным должно было быть общество и на нагорьях, с той разницей, что здесь еше не сложилась государственная власть, а существовали племенные объединения, и что ведущая роль скотоводства должна была видоизменять картину.
Но в период, от которого до нас дошли документы о состоянии хурритского общества, положение уже сильно осложнилось новыми явлениями.
Распад большесемейной общины. Исходным толчком, как полагает Н. Б. Янковская, послужила интенсификация земледелия и переход к специализированным типам хозяйства (только или преимущественно полевое хозяйство, только или преимущественно виноградарство, отгонное скотоводстве и т. п.). С одной стороны, это позволило значительно повысить доходность хозяйств, а с другой, — вызвало потребность во внутреннем обмене, и в то же время усилило имущественное расслоение между отдельными семейными общинами, и даже внутри них, поскольку специализированное хозяйство вели индивидуальные семейные ячейки. При неразвитости товарно-денежного рынка, одностороннее развитие отдельных хозяйств и потребность в обмене вызывали необходимость в кредите, который и предоставлялся маломощным семьям более удачливыми лицами и представителями общинной знати (в Алалахе индивидуальные кредиторы систематически переуступали царю, как экономически более сильному, свои права в отношении должников. Сделка оформлялась как бессрочная ссуда, и должники отрабатывали проценты по ней)[105].
Следует при этом учитывать, что в тогдашних условиях каждое хозяйство было в высшей степени зависимо от [63] случайностей погоды и войны. Чем слабее было хозяйство, тем неустойчивее было его благосостояние, и тем легче оно могло попасть в зависимость от более богатого.
Ростовщичество. Ввиду неразвитости товарно-денежных отношенииэй, кредит был дорог: 30 % годовых считалось скорее низким процентом. За заем кредитор требовал обеспечения. Вначале более бедные семьи закладывали своих же членов, отдавая их в качестве рабочей силы в хозяйство кредитора, или сами шли в кабалу и часто оставались в кабале, так как не могли уплатить долга в срок. Такой кабальный считался рабом, однако у него иногда все еще имелась земля в его семейной общине — обладание землей давало ему сохранение известных гражданских прав и надежду на освобождение в будущем[106]. Правда, суды решали все спорные дела в пользу кредиторов; но эври стремился выручить члена своей общины, так как в случае гибели главы разорившейся семьи именно эври отвечал за его долги. Выкупленный им однообщинник становился должником самого эври.
Так как движимое имущество было не в семейнообщинной, а в личной собственности, то богатство скапливалось понемногу в руках отдельных лиц, а не семейных общин: от них в зависимость попадали их же родичи, и обязанность взаимопомощи тогда превращалась в право эксплуатации бедных богатыми. Однако богатые общинники-кредиторы не довольствовались этим. Теперь они стали округлять и свои земельные владения, тем более, что земля, купленная на личные средства, оставалась в личном владении покупателя.
