В «обществе гадательных костей» присутствуют значительные элементы древних родовых представлений. Развив культ богини плодородия, Великих и Высоких Прародительниц; им приносят обильные человеческие жертвы, для чего во главе с шанским ваном специально снаряжаются военные экспедиции (чаще всего против племени цянов). Должность вана наследовалась не от отца к сыну, но от одного брата к другому или от дяди к племяннику, причём правило генеалогического старшинства внутри поколения, как нам представляется, еще не установилось прочно. Обычны записи о жертвоприношении «многим отцам» и «многим матерям» вана. Об архаичности шанского общества свидетельствуют употребляемые в надписях термины родства, связанные с брачно-возрастными классами, а также с нерасчлененностью терминов родства внутри поколения и с обязательным кросскузенным браком двух экзогамных дуально-родственных групп. Лишь постепенно должность вана стала передаваться в пределах поколения, а именно от старшего брата к младшему. Только при двух последних шанских ванах появилось наследование этой должности от отца к сыну, что говорит о торжестве отцовско-правового принципа.
Отождествление власти с магической силон рода обусловило особенности религиозных представлений шанцев. Божества в шанской религии воспринимались как перешедшие в иной мир люди, которые занимали свое место в клановой генеалогии и нуждались, как люди этого мира, в питании и заботе со стороны живущих. Культ предков, и прежде всего царских предков, был средоточием всей общественной жизни в шанском государстве. Шанский ван был одновременно первосвященником. Только он, «единственный (или первый) человек», как он себя называл, мог обращаться к божественным покровителям шанцев и лично отправлял необходимые для этого ритуалы. Наиболее тесные сношения он поддерживал с близкими предками, называемыми в гадательных надписях по именам; им он приносил наиболее обильные жертвы. Пирамиду царского клана увенчивал первопредок и верховное божество Шанди. Обряды принесения жертв Шанди были относительно редки и не отличались пышностью, из чего можно заключить, что шанский царь считал возможным воздействовать на верховное божество главным образом через посредничество нижних ступеней божественной иерархии(Это, видимо, также свидетельство архаизма шанской религии. Для ранних общинных религии многих народов мира характерно, что верховное божество является так называемым покоящимся богом (deus otiosus), почти не принимающим участия в управлении миропорядком. — Примеч. ред.). Есть упоминания о пяти помощниках Шанди, соответствовавших, вероятно, четырем сторонам света и его центру. Фигурируют в гадательных надписях и различные локальные божества, духи рек, гор и т.д. Многие из них были божествами подвластных племен. Вместе с покойными правителями обожествлялись их жены.
У каждой общинной округи, входившей в культовый союз «общества гадательных костей», было свое основное божество — фанди, обладавшее даром порождать плодородие и; видимо, считавшееся покровителем и предком данной группы населения.
В шанской религии можно различить немало черт «классического» шаманизма, характерного для многих народов, но особенно распространенного в северной части Азии и Америки. Шаманы и шаманки играли важную роль в царских ритуалах, призывая божества. Они также занимались изгнанием нечисти. Шанской культуре свойственны многие атрибуты шаманистских верований: барабаны, четырехглазые маски, рога, являвшиеся символами власти (души мертвых в древнем Китае также изображались рогатыми). Посредником между миром мертвых и миром живых могла выступать птица (в частности, ласточка). Династический миф Шан вел происхождение шанцев от некоей «темной птицы».
Религия Шан — продукт весьма стройного миросозерцания. Если рассматривать архаическую мифологию и ритуал как стремление внести порядок в бытие и укротить неподвластную человеку реальность, то надо признать, что в шанской культуре эта цель достигалась средствами именно структурного упорядочиваяия мира по образцу внутриклановых отношений — упорядочивания, ставившего во главу угла не личностное начало, а порядок, приписываемый обществу и природе, положение и функцию вещей в системе их связей. Примечательно, что шанское искусство характеризуется высокой степенью знаковой условности, господством симметрии и другими формами геометрической стилизации образов. Противоречие между все более усиливавшейся формализацией религиозной обрядности и экстатическим характером шаманистских обрядов со временем вызвало кризис шанской идеологии.
Необходимо сказать несколько слов о внешних связях шанского общества. Следует напомнить, что первичные очаги образования классового общества в Китае не только более чем на 3500 км удалены от территории ближайшей более древней цивилизации — индской, но и отгорожены от нее, как и от других районов Азии, величайшими в мире пустынями и почти непроходимыми горными массивами. Не подлежит сомнению, что Китай, столь трудно досягаемый для древних цивилизаций Западной Азии, в то время еще не испытывал никакого влияния других классовых обществ, а развивался вполне самостоятельно по общим историческим законам. Самостоятельное в основном развитие шанского ремесла доказывается несомненной преемственностью местных культур, начиная с неолитических, а также высокими технологическими достижениями луншаньской керамической культуры, носители которой достигли умения доводить температуру керамического обжига до точек плавления меди и бронзы.
Это не значит, конечно, что общество древнего Китая развивалось в полной изоляции: существовали весьма далеко идущие и разветвленные торговые связи с другими народами. Как и другие общества, оно не могло существовать без международного обмена.
Среднее течение Хуанхэ находится на перекрестке дорог, ведших на север и на северо-запад — к монгольским степям и оазисам Центральной Азии и на юг — к долине Янцзы. Этот регион и в эпоху Шан был прежде всего связан с Южным Китаем и странами Юго-Восточной Азии. Гигантские черепахи доставлялись от племен долины Янцзы. Раковины каури, использовавшиеся как примитивные «деньги», могли привозиться из Бирмы. С юга же поступало олово(Как показали исследования, в Юго-Восточной Азии располагается «оловянный пояс», тянувшийся через Южный Китай, Бирму, Таиланд и Малайю. Первая бронза в этом районе, как уже упоминалось, датируется (с. возможной ошибкой в несколько столетий) около 3000 г. до н.э.) в виде слитков для бронзового литья. Влияния шли и из оазисов Центральной Азии. Для отдельных форм шанской керамики известны параллели в Джемдет-насре и Мохенджо-Даро. Аньянские нефриты, видимо, завезены из Центральной Азии. Некоторые зооморфные орнаменты напоминают месопотамские: сплетенные хвостами змеи, противостоящие друг другу тигры и другие звери. Археологические данные указывают на поступление, очевидно через посредничество степных племен, товаров из Синьцзяна (Восточный Туркестан) и из Сибири. Кем осуществлялась торговля, неясно, но ею, несомненно, во многом объясняется примитивное богатство «городского» общества Шан.
К западу от Шана, на р. Вэй, притоке Хуанхэ, в современной провинции Шэньси, во второй половине XIV в. до н.э. обитало воинственное протокитайское племя чжоу. Между шанцами и чжоусцами началось соперничество, вылившееся в открытые столкновения. Считается, что чжоуские племена пришли в долину р. Вэй из западных районов. Здесь они в первой половине II тысячелетия до н.э. занимались скотоводством и ранними формами земледелия. По некоторым данным можно полагать, что во второй половине II тысячелетия до н.э. чжоусцы были знакомы с литьем бронзы. Первоначально в качестве прародительницы своего племени чжоусцы почитали Праматерь из рода Барана — Цзян Юань. Впоследствии прародителем чжоусцев признавался Хоу-цзи — «Правитель-Просо» (или «Владыка-Зерно») (Первоначально и Хоу-цзи выступает как женское божество — «Мать-Просо».). Процесс формирования этнического состава чжоусцев был весьма сложным. Хотя позднее чжоусцы влились в общекитайский этнос, некоторые полагают, что изначально они относились по языку к тибето-бирманцам.
По-видимому, с середины II тысячелетия до н.э. происходило медленное просачивание чжоусцев на смежную территорию других этнических групп в направлении на восток от мест их исконного обитания, в частности на территорию, подвластную шанцам. О непосредственных контактах чжоусцев с шанцами во второй половине II тысячелетия до н.э. свидетельствуют надписи иньского оракула. В надписях на гадательных костях читаются вопросы, касающиеся чжоусцев, например такие: «Не случится ли беды с Чжоу?» Чжоу, видимо, временами входило в круг шанского объединения. В памятниках IV—III вв. до н.э. — «Речах царств» («Го юй») и летописи «Цзо чжуаиь» — сохранились воспоминания о жертвоприношениях иньцев и чжоусцев одному божеству — Гуню, что может говорить о каком-то их общем культовом межплеменном союзе (При последующей чжоуской историзации мифологического наследия образ Гуня был переосмыслен: в «Шу цзин» Гунь представлен отрицательным персонажем, изгнанным из пределов обитаемого мира обожествленным предком Шунем, вошедшим в пантеон богов Чжоу.). Однако эти данные
