— Вы полагаете? — не очень уверенно спросил король.
— И роскошный королевский наряд: горностаевая мантия, бриллиантовый венец, золотой скипетр — в общем, весь блеск, который так идет к царственному и красивому лицу. Ах, до чего вы были бы великолепны, сир! — воскликнула графиня Дюбарри.
— Но королевского заседания не было уже довольно давно, — бросил король с деланной небрежностью.
— Со времени вашего детства, сир, — прибавила графиня де Беарн. — Воспоминание о вашей необыкновенной красоте хранится в каждом сердце.
— Кроме того, — добавила г-жа Дюбарри, — это был бы удобный случай для господина канцлера проявить свое суровое сдержанное красноречие, чтобы эти людишки были раздавлены правдой, достоинством, авторитетом.
— Я должен дождаться преступления со стороны парламента, — сказал Людовик XV, — а уж тогда посмотрим.
— Чего еще ждать, сир? Что может быть ужаснее того, что сделано?
— Что же сделано? Рассказывайте.
— А вы не знаете?
— Парламент слегка подразнил герцога д’Эгильона, это не смертельно… Хотя дорогой герцог — один из моих друзей, — прибавил король, взглянув на г-жу Дюбарри. — Итак, парламент подразнил герцога — я положил конец их злобным выпадам, отменив его решение вчера или третьего дня, не помню точно. Вот мы и в расчете.
— А знаете, сир, — перебила его г-жа Дюбарри, — графиня только что нам сообщила, что нынче утром эти господа в черных мантиях дождались удобного случая.
— Что такое? — нахмурившись, спросил король.
— Расскажите, графиня! Король позволяет, — сказала фаворитка.
— Сир! Господа советники решили больше не проводить судебных заседаний парламента до тех пор, пока вы, ваше величество, не решите дело в их пользу.
— Неужели? — усмехнулся король. — А вы не ошибаетесь, графиня? Ведь это было бы неповиновение, а мой парламент не осмелится восстать, я надеюсь…
— Сир, уверяю вас, что…
— Полно, сударыня, это, верно, слухи.
— Выслушайте меня, ваше величество.
— Говорите, графиня.
— Так вот, мой поверенный вернул мне сегодня мое дело… Он больше не выступает в суде, потому что теперь никто больше не судит.
— Уверяю вас, что это только слухи. Они пытаются меня запугать.
При этих словах король взволнованно заходил по комнате.
— Сир! Может быть, ваше величество скорее поверит герцогу де Ришелье? Так вот, в моем присутствии герцогу де Ришелье вернули, как и мне, все бумаги, и герцог удалился в ярости.
— Кто-то скребется в дверь, — заметил король, желая переменить тему.
— Это Замор, сир.
Вошел Замор.
— Хозяйка! Письмо!
— Вы позволите, сир? — спросила графиня. — О Господи! — вдруг вскрикнула она.
— Что такое?
— Это от господина канцлера, сир. Зная, что ваше величество собирался ко мне с визитом, господин де Мопу просит меня испросить для него аудиенцию.
— Что там еще могло случиться?
— Просите господина канцлера! — приказала г-жа Дюбарри.
Графиня де Беарн встала и хотела откланяться.
— Вы не мешаете, графиня, — сказал ей король. — Здравствуйте, господин де Мопу! Что нового?
— Сир! — с поклоном отвечал канцлер. — Парламент вам раньше мешал — теперь больше нет парламента.
— Как так? Они, что же, все умерли? Наелись мышьяку?
— Боже сохрани!.. Нет, сир, они здравствуют. Но они больше не желают заседать и подали в отставку. Я только что принимал их скопом.
— Советников?
— Нет, сир, отставки.
— Я же вам говорила, сир, что это серьезно, — вполголоса заметила графиня.
— Очень серьезно! — в нетерпении подтвердил король. — Ну и что же вы сделали, господин канцлер?
— Я пришел за приказаниями вашего величества.
— Давайте всех их вышлем, Мопу.
— Сир, в изгнании они тоже не станут проводить судебные заседания.
— Так прикажем им заседать!.. Неужели не существует более ни предписаний, ни королевских указов?..
— Сир, на этот раз вам придется изъявить свою волю.
— Да, вы правы.
— Смелее! — шепнула графиня де Беарн г-же Дюбарри.
— И поступить как повелитель, после того, как вы слишком часто вели себя как отец! — вскричала графиня.
— Канцлер! — задумчиво проговорил король. — Я знаю только одно средство. Оно сильное, но действенное. Я собираюсь устроить королевское заседание в парламенте. Надо на этот раз как следует напугать этих господ.
— Сир! — вскрикнул канцлер. — Прекрасно сказано! Мы их или согнем, или сломаем!
— Графиня! — обратился король к старой сутяжнице. — Если ваше дело еще и не слушалось, то, как видите, в том не моя вина.
— Сир! Вы величайший в мире король!
— Да! Да!.. — эхом отозвались графиня, Шон и канцлер.
— Однако мир так не думает, — пробормотал король.
CI
КОРОЛЕВСКОЕ ЗАСЕДАНИЕ
Итак, состоялось это знаменательное событие с соответствующим случаю церемониалом, которого требовали, с одной стороны, тщеславие короля, с другой — интриги, подталкивавшие его к государственному перевороту.
Королевская гвардия была поставлена под ружье. Огромное количество стрелков в куртках, солдат городской стражи и полицейских должны были охранять господина канцлера. А он, словно генерал в день решающего сражения, должен был явить собой центральную фигуру этого предприятия.
Господина канцлера все ненавидели. Он сам это знал, и если тщеславие мешало ему понять губительность для него готовящегося шага, то люди, лучше осведомленные о сложившемся общественном мнении, могли бы без всякого преувеличения предсказать ему позор или, по крайней мере, шиканье.
Такой же прием был оказан и герцогу д’Эгильону, которого народ инстинктивно недолюбливал, хотя, правда, после парламентских дебатов отношение к нему несколько изменилось. Король притворялся спокойным. Однако он был встревожен. Но видно было, как ему нравится его великолепный королевский наряд; он полагал, что ничто его не может так защитить, как величие.
Он мог бы прибавить: «И любовь подданных». Но эти слова ему часто повторяли в Меце во время его
