— Боится! — презрительно усмехнувшись, отвечала Андре.
— Он собирается подслушивать?
— Да, он уже прижался ухом к двери… Он нас подслушивает!
— Вас это смущает?
— Да, потому что он может услышать, о чем мы говорим.
— Он из тех, кто может этим воспользоваться даже во вред той, которую любит?
— Да, забывшись в гневе или в порыве ревности… В такие минуты он способен на все!
— В таком случае давайте от него избавимся! — предложил Бальзамо.
Он решительно направился к двери, громко топая.
Очевидно, Жильбер еще был не готов к атаке: услышав шаги Бальзамо и опасаясь быть застигнутым врасплох, он бросился к перилам и торопливо съехал вниз.
Андре в ужасе вскрикнула.
— Не смотрите туда, — подходя к Андре, приказал Бальзамо. — Влюбленные простолюдины — малоинтересная материя. Расскажите лучше о бароне де Таверне.
— Как вам будет угодно, — вздохнув, отвечала Андре.
— Он в самом деле беден?
— Очень!
— Настолько беден, что не способен предоставить вам никаких развлечений?
— Да.
— Так вы здесь скучаете?
— Смертельно!
— Быть может, вы тщеславны?
— Нисколько.
— Вы любите своего отца?
— Да… — поколебавшись, ответила она.
— Вчера мне показалось, что есть нечто, омрачающее вашу любовь к отцу, — продолжал с усмешкой Бальзамо.
— Я не могу ему простить, что он пустил по ветру состояние моей матери. Теперь Мезон-Руж прозябает в гарнизоне и не может с достоинством носить имя своей семьи.
— Кто это Мезон-Руж?
— Мой брат Филипп.
— Почему вы зовете его Мезон-Ружем?
— Так называется, вернее, когда-то назывался наш замок. Старший сын носит имя Мезон-Руж вплоть до кончины своего отца и потом присоединяет к нему имя Таверне.
— Вы любите брата?
— Очень!
— Больше всех?
— Больше всех на свете!
— А как объяснить, что вы так горячо любите своего брата, а отца только терпите?
— У брата благородное сердце, он жизнь готов за меня отдать!
— А отец?
Андре потупилась.
— Почему вы молчите?
— Не хочу отвечать.
Бальзамо и не собирался принуждать ее к ответу. Вероятно, он и так уже знал о бароне все, что хотел.
— Где сейчас шевалье де Мезон-Руж?
— Вы спрашиваете у меня, где Филипп?
— Да.
— В своем гарнизоне в Страсбуре.
— Вы его видите?
— Где?
— В Страсбуре.
— Не вижу.
— Вы хорошо знаете Страсбур?
— Нет.
— Зато я знаю. Давайте поищем вместе, вы ничего не имеете против?
— С удовольствием!
— Он в театре?
— Нет.
— Нет ли его среди офицеров в кафе на площади?
— Нет.
— Может быть, он в своей комнате? Взгляните туда, где он живет.
— Я ничего не вижу! Мне кажется, его нет в Страсбуре.
— Вам знакома дорога?
— Нет.
— Неважно, я знаю ее хорошо. Давайте проследим его возможный путь. Нет ли его в Саверне?
— Нет.
— Может, он в Саарбрюккене?
— Нет.
— А в Нанси?
— Погодите-ка!
Девушка пыталась сосредоточиться; сердце ее отчаянно билось.
— Вижу, вижу! — обрадовалась она. — Филипп, дорогой! Какое счастье!
— Что такое?
— Дорогой Филипп! — сияя, повторяла Андре.
— Где он?
— Он проезжает город, который хорошо мне знаком.
— Какой же это город?
— Нанси! Нанси! Там мой монастырь.
— Вы уверены, что это ваш брат?
— Да, конечно: его лицо хорошо видно при свете факелов.
— Каких факелов? — удивился Бальзамо. — Откуда там факелы?
— Он едет верхом, сопровождая чудесную золоченую карету!
— Ах, вот оно что! — удовлетворенно воскликнул Бальзамо. — Кто в карете?
— Молодая дама… О, как она величественна! Как грациозна!.. Боже, до чего хороша! Странно: мне кажется, я ее где-то видела… Нет, нет, просто у нее есть что-то общее с Николь.
— Николь похожа на эту даму — столь гордую, величественную, красивую?
— Да, но только отчасти — как жасмин похож на лилию.
— Так… Что сейчас происходит в Нанси?
— Молодая дама выглянула из кареты и знаком приказала Филиппу приблизиться… Он повиновался… Вот он подъехал, почтительно склонился.
— Вы слышите, о чем они говорят?
— Сейчас, сейчас! — Андре жестом остановила Бальзамо, словно умоляя его замолчать и не мешать ей.
— Я слышу! — прошептала она.
— Что говорит молодая дама?
— С нежной улыбкой на устах приказывает пришпорить коней. Говорит, что эскорт должен быть готов завтра к шести утра, так как днем она хотела бы сделать остановку.
