столь же невинны, как в тот день, когда я появилась на свет. А теперь, Филипп, душа моя принадлежит Богу, а тело — в твоей власти.
— Ну что же, — помолчав, продолжал Филипп, — благодарю тебя, Андре. Теперь я ясно читаю в твоем сердце. Да, ты чиста, невинна, дорогая моя, ты стала чьей-то жертвой. Существуют же колдовские, приворотные зелья. Какой-то подлец расставил тебе подлую западню. То, что никто не мог бы вырвать у тебя, будь ты в здравом уме, он… он… верно, украл у тебя, когда ты была в беспамятстве. Ты попалась в ловушку, Андре. Но теперь мы вместе и, значит, мы сильны. Позволь мне позаботиться о твоем добром имени и отомстить за тебя!
— Да, да, — поспешно проговорила Андре, мрачно сверкнув глазами. — Да, потому что, если ты берешься отомстить за меня, значит, ты убьешь преступника.
— В таком случае, — продолжал Филипп, — помоги мне, постарайся вспомнить. Давай подумаем вместе, час за часом переберем прошлое. Давай потянем за спасительную нить воспоминаний и при первом же узелке на этой нити…
— С радостью! Я этого очень хочу! — отвечала Андре. — Давай поищем!
— Итак, не замечала ли ты, чтобы кто-то за тобой следил, подстерегал тебя?
— Нет.
— Никто тебе не писал?
— Никто.
— Никто тебе не говорил, что любит тебя?
— Нет.
— У женщин на такие вещи прекрасное чутье. Раз не было ни писем, ни признаний, то, может быть, ты замечала, что… кто-нибудь желает тебя?
— Ничего подобного я никогда не замечала.
— Дорогая сестра! Попытайся припомнить некоторые обстоятельства своей жизни, какие-нибудь интимные подробности.
— Направляй меня!
— Не доводилось ли тебе гулять одной?
— Никогда, насколько я помню, если не считать тех случаев, когда я отправлялась к ее высочеству дофине.
— А когда ты уходила в парк, в лес?
— Меня всегда сопровождала Николь.
— Кстати о Николь: она от тебя сбежала?
— Да.
— Когда?
— В день твоего отъезда, если не ошибаюсь.
— Подозрительная девица! Известны ли тебе подробности ее бегства? Подумай хорошенько.
— Нет. Я знаю только, что она уехала с молодым человеком, которого любила.
— Какова была твоя последняя встреча с этой девицей?
— О Господи! В тот день она возвратилась, как обычно — около девяти часов, — ко мне в комнату, раздела меня, приготовила питье и вышла.
— Не заметила ли ты, чтобы она что-нибудь подмешивала тебе в воду?
— Нет. Кстати, это не имеет никакого значения, потому что я помню, что в ту минуту, как я поднесла стакан к губам, я испытала странное ощущение.
— Какое же?
— Такое, как однажды в Таверне.
— В Таверне?
— Да, когда у нас остановился этот иностранец.
— Какой иностранец?
— Граф де Бальзамо.
— Граф де Бальзамо? И что это было за ощущение?
— Нечто вроде головокружения, или ослепления, а потом я уже ничего не чувствовала.
— Так ты говоришь, что испытывала это еще раньше, в Таверне?
— Да.
— При каких обстоятельствах?
— Я сидела за клавесином и вдруг почувствовала слабость: я огляделась и увидела в зеркале графа. С той минуты я ничего больше не помню, если не считать того, что, когда я очнулась за клавесином, я не могла определить, сколько времени спала.
— Так ты говоришь, что тебе только однажды пришлось испытать это необычное ощущение?
— Нет, в другой раз это было в день, вернее, в ночь, праздничного фейерверка. Меня влекла за собой толпа, готовая растоптать, убить. Я собрала последние силы и вдруг пальцы мои разжались, на глаза мне пала пелена, но сквозь нее я опять успела разглядеть этого господина.
— Графа де Бальзамо?
— Да.
— А потом ты заснула?
— Заснула или упала без чувств — не могу в точности сказать. Ты знаешь, что он унес меня с площади и доставил к отцу.
— Да, да. А в ту ночь, когда сбежала Николь, ты его видела?
— Нет, но почувствовала все, что свидетельствовало обычно о его появлении где-то поблизости: то же странное ощущение, то же нервное потрясение, тяжесть, потом забытье.
— То же забытье, говоришь?
— Да, забытье после сильного головокружения, несмотря на мои отчаянные, но тщетные попытки противостоять какой-то таинственной силе.
— Великий Боже! — вскричал Филипп. — Что же дальше? Дальше?
— Я заснула…
— Где?
— Я лежала в постели, это я точно помню, а потом почему-то оказалась на полу, на ковре… Я была одна, я испытывала невыносимое страдание и так озябла, словно спала до этого могильным сном. Очнувшись, я стала звать Николь, но напрасно: Николь исчезла.
— А сон был таким же, как бывал прежде?
— Да.
— Такой, как в Таверне? И такой, как в день празднеств?
— Да, да.
— Оба раза ты, прежде чем забыться, видела Джузеппе Бальзамо, графа де Феникса?
— Совершенно верно.
— А в третий раз ты его не видела?
— Нет, — испуганно отвечала Андре, начиная, наконец, понимать, — нет, но я угадывала его присутствие.
— Отлично! — воскликнул Филипп. — Теперь можешь быть уверена, можешь быть спокойна и ничего не бойся, Андре: я знаю тайну. Спасибо, дорогая сестричка, спасибо! Мы спасены!
Филипп обнял Андре, с нежностью прижал ее к груди и решительно бросился из комнаты, ничего не слыша и не желая терять ни минуты.
Он прибежал на конюшню, сам оседлал коня и помчался в Париж.
CXLV
МУКИ СОВЕСТИ ЖИЛЬБЕРА
Все только что описанные нами сцены оказали на Жильбера ужасное действие.
