— Это, конечно, карета графини?
— Нет, сир, господина де Сартина.
— Куда же вы? — спросил король, видя, что Дюбарри направляется к двери.
— Я оставлю вас одних и займусь своим туалетом, — ответила Дюбарри.
— А как же графиня де Беарн?
— Когда она приедет, сир, я буду иметь честь предупредить ваше величество, — сказала графиня, судорожно сжав записку в кармане пеньюара.
— Итак, вы покидаете меня, графиня, — тяжело вздохнул король.
— Сир! Сегодня воскресенье: бумаги, подписи, бумаги…
Приблизившись к королю, она подставила ему свои свежие щечки, и на каждой из них он запечатлел звонкий поцелуй, после чего она вышла из комнаты.
— К черту подписи! — заворчал король. — И тех, кому они нужны. Кто только выдумал министров, портфели, бумаги?
Едва король договорил, в дверях, противоположных той, через которую вышла графиня, появился и министр и портфель.
Король снова вздохнул — еще тяжелее, чем в прошлый раз.
— А, вот и вы, Сартин! — произнес он. — Как вы точны!
Это было сказано с таким выражением, что трудно было понять, похвала это или упрек.
Господин де Сартин открыл портфель и приготовился извлечь из него бумаги.
В эту минуту послышалось шуршание колес на посыпанной песком аллее.
— Подождите, Сартин, — остановил король начальника полиции и подбежал к окну. — Что это, графиня куда-то уезжает?
— Да, сир.
— Значит, она не ждет приезда графини де Беарн?
— Сир! Я могу предположить, что графине наскучило ждать и она поехала за ней сама.
— Однако, если эта дама должна была приехать сюда утром…
— Я почти уверен, что она не приедет, сир.
— Как? Вам и это известно, Сартин?
— Сир! Чтобы ваше величество были мною довольны, мне необходимо знать почти обо всем.
— Так скажите же мне, Сартин, что случилось?
— Со старой графиней, сир?
— Да.
— То же, что и со всеми, сир: у нее некоторые затруднения.
— Но в конце концов приедет она или нет?
— Гм-гм! Вчера вечером, сир, это было намного более вероятно, чем сегодня утром.
— Бедная графиня! — сказал король, не сумев скрыть радостного блеска в глазах.
— Ах, сир! Четверной союз и Фамильный пакт — просто ничто в сравнении с этой историей представления ко двору.
— Бедная графиня! — повторил король, тряхнув головой. — Она никогда не достигнет желаемого.
— Боюсь, что нет, сир. Да не прогневается ваше величество.
— Она была так уверена в успехе!
— Гораздо хуже для нее то, — сказал г-н де Сартин, — что, если она не будет представлена ко двору до прибытия ее высочества дофины, этого, возможно, не произойдет никогда.
— Вы правы, Сартин, это более чем вероятно. Говорят, что она очень строга, очень набожна, очень добродетельна, моя будущая невестка. Бедная графиня!
— Конечно, — продолжал г-н де Сартин, — графиня Дюбарри очень опечалится, если представление не состоится, однако у вашего величества станет меньше забот.
— Вы так думаете, Сартин?
— Уверен. Будет меньше завистников, клеветников, песенок, льстецов, газетенок. Представление графини Дюбарри ко двору обошлось бы нам в сто тысяч франков на чрезвычайную полицию.
— В самом деле? Бедная графиня! Однако ей так этого хочется!
— Тогда пусть ваше величество прикажет, и желания графини исполнятся.
— Что вы говорите, Сартин! — вскричал король. — Как я могу во все это вмешиваться? Могу ли я подписать приказ о том, чтобы все были благосклонны к графине Дюбарри? Неужели вы, Сартин, умный человек, советуете мне совершить государственный переворот, чтобы удовлетворить каприз графини Дюбарри?
— Конечно, нет, сир. Мне остается лишь повторить вслед за вашим величеством: бедная графиня!
— К тому же, — сказал король, — ее положение не так уж и безнадежно. Ваш мундир позволяет вам все видеть, Сартин. А вдруг графиня де Беарн передумает? А вдруг ее высочество дофина прибудет не так скоро? В Компьене бал будет через четыре дня. За четыре дня можно сделать многое. Ну что, будем мы сегодня заниматься?
— Ваше величество, всего три подписи.
Начальник полиции вынул из портфеля первую бумагу.
— Ого! — удивился король. — Приказ о заключении в тюрьму без суда и следствия.
— Да, сир.
— Кого же?
— Взгляните сами, сир.
— Господина Руссо. Кто это Руссо, Сартин, и что он сделал?
— Он написал «Общественный договор», сир.
— Ах вот как! Вы хотите засадить в Бастилию Жан Жака?
— Сир! Он ведет себя вызывающе.
— А что же ему еще остается делать?
— К тому же я вовсе не собираюсь отправлять его в Бастилию.
— Зачем же тогда приказ?
— Чтобы иметь против него оружие наготове, сир.
— Не то чтобы я ими так уж дорожил, всеми этими вашими философами… — начал король.
— Ваше величество совершенно правы, — согласился Сартин.
— Но, видите ли, будет много крика. Кроме того, как мне кажется, ему ведь разрешено жить в Париже.
— Его терпят, сир, но при условии, что он не будет нигде показываться.
— А он показывается?
— Только это и делает.
— В своем армянском одеянии?
— О нет, сир, мы приказали ему сменить костюм.
— И он повиновался?
— Да, но вопил о несправедливом преследовании.
— Как же он одевается теперь?
— Как все, сир.
— Ну, тогда скандал не так уж и велик.
— Вы полагаете, сир? Человек, которому запрещено выходить из дома… угадайте, куда он ходит каждый день?
— К маршалу Люксембургу, к господину д’Аламберу, к госпоже д’Эпине?
— В кафе «Режанс», сир! Он каждый день играет там в шахматы, причем только из упрямства, потому что все время проигрывает, и каждый вечер мне нужна целая рота, чтобы наблюдать за толпой, собирающейся вокруг кафе.
— Ну что ж, — пожал плечами король, — парижане еще глупее, чем я думал. Пусть они развлекаются этим, Сартин. У них хотя бы будет меньше времени возмущаться по разным другим поводам.
