У
Закончим этот краткий наш очерк деятельности
'Я учу, – говорит он, – что человек явился в этот мир по собственному желанию, на свой страх и совесть, что он – продукт своего собственного развития, что все жалобы, с которыми он обращается к Богу, к судьбе, к природе, он должен обращать к самому себе, что страдания его жизни приносят пользу трансцендентальному его субъекту, что мир земных вещей имеет метафизическое, a земная наша жизнь – педагогическое значение, что нам нечего бояться смерти, если мы извлекли трансцендентальную пользу из нашей жизни, короче, что при углублении в загадку о человеке разрешается существующее между нашим волением и нашей жизнью тягостное противоречие, что мы, безостановочно кружащиеся в вихре сансары, непрестанно увлекаемые волнами течения всех вещей, находим в мысли о трансцендентальной природе нашего существа такое же успокоение, какое находит в радуге наш глаз, погруженный в созерцание водяной пыли водопада, когда упадет на нее солнечный луч. Что такое миросозерцание способно утешить и укрепить человека в свершении им жизненного пути и в исполнении им долга, в доказательство этого я мог бы представить целую кучу адресованных мне писем; если же так, то распространение такого миросозерцания должно содействовать улучшению нашей социальной жизни'.
'Мои противники противоречат мне в каждом пункте моего учения. Уже десятки лет журнальная пресса, за редкими исключениями, подвизается на поприще пропаганды копеечного материализма. Но история неоднократно показывала нам, какую пустоту в общественном сознании может породить материализм.
'Из сказанного следует, что со сменой материализма противоположным ему миросозерцанием должно исчезнуть и все порождаемое им социальное зло и на место последнего, как продукт 'теоретически истинного', появится 'практически доброе'. От приносимого материализмом зла я заключаю к его ложности (consensus mali et falsi), и наоборот, заключаю о правильности спиритуалистического мировоззрения от приносимого им добра (consensus boni et veri). Таким образом, я осуждаю мировоззрение моих противников не только с интеллектуальной, но и с моральной точки зрения. Естественно, что при таком положении дела мне нечего ждать от них одобрения. Ведь при внутреннем согласии истины и добра, равно как лжи и зла их одобрение послужило бы для меня доказательством моего заблуждения, и если бы случилось на самом деле, что мои противники начали бы меня хвалить, я поступил бы так, как некогда поступил при взрыве рукоплесканий со стороны народа державший к нему речь Фемистокл; он обернулся к стоявшим позади него друзьям и спросил у них: 'Разве я сказал что-нибудь глупое?'
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемое сочинение представляет переделку,
Те и другие страдают общим недостатком: смотрят на возрождение оккультизма, как на шаг назад. Они видят в нем смерть новейшей науки и думают, что с его возрождением начнется царство отживших суеверий прошлых веков. Ведь если бы оккультические явления были неотделимы от их средневекового объяснения, ведь если бы с оккультическими науками возродилось и это их объяснение, то несомненно, что в таком случае в нашей духовной жизни начался бы регресс. Ведь если все сомнамбулы – бесноватые, все медиумы – ведьмы и колдуны, обязанные своими анормальными силами и способностями общению с сатаной, то бесспорно, что новейшая мистика есть шаг назад. Ho o таком объяснении явлений оккультизма теперь уже не может быть и речи. Теперь ставится только вопрос, могут ли вообще существовать явления оккультизма, вопрос, на который наше поверхностное просвещение поспешило дать отрицательный ответ. Недостаток этого просвещения и состоит в том, что оно связывает неразрывными узами оккультические явления с их отжившим объяснением, a так как дискредитировано это объяснение, то думают, что дискредитированы и самые факты, т.е. 'вместе с водой выливают из ночовок и дитя'. Важно избежать этого недостатка; раз мы от него отделаемся, исчезнет и призрак регрессивности оккультических наук. Ведь в древности считали Дельфийскую пифию вдохновляемой Аполлоном, в средние века ее отчитывали бы, как бесноватую, a теперь ее причислили бы к сомнамбулам.
Неправда, что оккультические науки в их новейшем виде должны привести нас к слепой вере; они должны подготовить почву к возведению здания новой науки, и уже в силу одного этого они не ведут нас в область прошедшего, a скорее служат глашатаями далекого будущего. Назначение их состоит в споспешествовании появлению миросозерцания, формирование которого происходит на наших глазах и в котором на первом плане будет стоять решение загадки о человеке. Раз сформируется это миросозерцание, великое его значение скажется уже в том, что оно явит собой синтез религии и науки, метафизики и естествознания. Оно будет обращаться не к одной стороне человеческого существа, к его сердцу, как религия, или к его разуму, как наука. Оно не будет, с одной стороны, застывшей в догмах религиею слепой веры, a с другой стороны, не будет походить и на ту науку, с высот которой дует ледяным ветром на нашу общественную жизнь. Оно не будет, подобно метафизике, построенным на почве бессодержательных абстракций зданием; оно будет, подобно естествознанию, зданием, построенным на почве явлений, которые можно будет подвергнуть даже экспериментальному исследованию.
Несмотря на всю окутывающую совершающийся ныне процесс образования этого будущего миросозерцания темноту, оно может быть (доказательство чего и составит задачу предлагаемого труда) представлено уже и теперь в виде цельной системы. Это миросозерцание не будет, подобно современной философии, достоянием одних ученых; оно будет находиться в тесной связи с нашей культурой: так как в нем человек получит новое и более глубокое определение, то оно объяснит ему основательно и новые цели его земного существования и значение его смерти. Значит, оно – отнюдь не шаг назад; скорее, это – заря новой культуры.
Мюнхен, апрель, 1892
ЗАГАДОЧНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СУЩЕСТВА
Насколько загадочно человеческое существо? По меньшей мере настолько, насколько несовершенны физиология и физиологическая психология. Ho o загадочности человеческого существа пришлось бы говорить