распад субъекта на лица часто принимался за реальную множественность субъектов.
Когда во сне, вследствие внешних или внутренних раздражений, в нашем сознании неизвестно откуда и как являются ощущения, короче, когда в наше сознание вступают ощущения из области бессознательного, к которой для спящего принадлежит и внешний мир, то это всякий раз служит для нас поводом к драматизированию ощущений, что доказывается вполне ясно опытами вызывания искусственных сновидений, произведенными, между прочим, Прейером. Спящий, которому была пущена им в лицо тонкая водяная пыль, сказал: 'Пожалуйста, возьми дрожки, а то идет такой ужасный дождь'. Когда ему подули в лицо, то он пожаловался на сквозной ветер и захотел узнать, затворено ли окно. Когда сильно позвонили ему под ухом, то он сказал: 'Ведь ты перебьешь все стаканы!' и т. д.*
* Preyer. Der Hypnotismus. 283.
Но сопровождающееся такой драматизацией раздвоение сновидящего субъекта обнаруживается еще яснее, когда ощущения доставляются ему его внутренними органами. Поводом к этому служат особенные болезненные состояния этих органов. Пока они здоровы и пока их отправления совершаются бессознательно, они не существуют для нас. Здоровый человек знает только из книжек, где находятся сердце, желудок, кишки и пр. Но если они в болезненном состоянии, то мы ощущаем их отправления, и тогда они вызывают у нас во время сна соответственные видения. Ван Эрк имел одну пациентку 18-летнюю девушку, которая, вследствие удушья, каждый раз при засыпании видела страшный сон, что ее покойная бабушка влезает к ней в окно и становится ей на грудь коленями, чтобы задушить ее.* И остающиеся неосознанными во время бодрствования наши похоти во сне вырываются на свободу и определяют совершаемые нами в сновидении поступки; это заметили еще древние, говорившие, что во сне мы безнравственнее, чем во время бодрствования.**
* Van Eck.: Unterschied von Traum und Wachen. 28. Prag, 1874.
** Sophokles: Konig Oedipus. 981. – Platon: Der Staat. IX. I. – Cicero: de divinatione. I. c. 29.
По большей части сомнамбулизм находится в связи с болезненными состояниями человека; если принять это во внимание, то сделается еще очевиднее, что всякое раздвоение нашего
* Werner: Symbolik der Sprache. 118. Stuttgart, 1841.
Если сценическая обстановка разыгрываемой на сцене сновидений сомнамбул пьесы обусловливается общим состоянием здоровья сомнамбул, то напротив, появление на ней действующих лиц наступает только с локализацией если и не скоропреходящих, то во всяком случае прерывающихся их болезненных ощущений. Особенно это имеет место в их спазматических состояниях. Тогда в сновидении являются ужасные человеческие фигуры, которые хотят связать больного, промежутки же более спокойного его состояния мотивируются деятельностью охраняющих и защищающих его духов-хранителей и руководителей. Такое олицетворение распространяется и на целебную силу организма сомнамбул, даже на целебную силу употребляемых ими лекарств.
Появление и исчезновение перед сомнамбулами руководителя довольно часто совпадает с появлением и исчезновением у них симптомов их болезни. У Магдалины Венгер спазмы сопровождались появлением руководителя, исчезавшего с наступлением облегчения ее болезни, причем она говорила, принимая причину за следствие, что ее руководитель унес с собой и ее припадки и что у нее не будет уже никаких спазм. Когда облегчение наступает не вполне, то между добрыми и злыми духами завязывается спор, что имеет место особенно в так называемом бесновании. В быстроте смены таких сцен выражается быстрота способности фантазии сомнамбул к олицетворению сменяющихся состояний их тела. Всякое ослабление их боли сейчас же приписывается ими дружественному существу, приносящему помощь и прогоняющему враждебного демона. Зельма видит в обыкновенном сне черного пса, называющего ей себя величайшим ее мучителем. Но в следующем затем сомнамбулическом сне она сама объясняет, что пес есть только символ ее спазм.** Таким образом, оказывается, что субъективное значение таких видений сомнамбул усматривается ими сейчас же, как только сознается ими различие двух их состояний. Так именно бывает и со всеми нами каждый раз по пробуждении от сна, когда мы признаем наши сновидения иллюзиями, между тем как во сне считаем их чистой действительностью: вера наша в их действительность исчезает с изменением нашего состояния. Конечно, это и послужило поводом к тому заблуждению, с которым постоянно встречаешься и теперь в учебниках физиологии, а именно, что сновидения считаются нами действительностью единственно потому, что во сне отсутствует сравнение видимого нами в нем с действительным. Это справедливо только отчасти. При наличии масштаба сравнения должен непременно исчезнуть обман, но его может и не быть и при отсутствии этого масштаба. Не только логически мыслимо, что сновидения могут сопровождаться сознанием их призрачности, иногда кратковременно и появляющимся на самом деле, но, по-видимому, v многих сновидцев это сознание существует постоянно. Оттого такие субъекты и могут управлять произвольно течением своих сновидений, например, бросаясь во сне с башни единственно с целью, чтобы посмотреть, что произойдет из этого.***
* Perty. Die mystischen Erscheinungen. I. 321.
** Wiener. Selma. Die judische Seherin. 41.
*** Jean Paul. Blicke in die Traumwelt. §4. Hervey. Les reves et les moyens de les diriger. 16. 17. 140. Paris, 1867
Итак, масштаб сравнения безусловно устраняет чувственный обман; он обыкновенно и является с наступлением нового состояния, то есть в данном случае со сменой сна бодрствованием. Что же касается самого сна, то хотя в нем и отсутствует этот масштаб, хотя в нем таким образом и находится в наличности