- Почти. Ваш ученик Максимович участвует?
- Он создал ускоритель синтеза «Кениг-рей». Вы закончили?
- Почти. Это у вас галлюцинация, Чистяков, что вы парите. Вы слышали про эффект парения на большой высоте без парашюта?
Я вышел в коридор. Допускаю, что профессор мне мог достойно ответить. Но достойные ответы неорганической материи меня как-то слабо интересуют. Шагая по коридору, я свернул за угол, и наскочил на Словаря с прижатой к груди кипой пластиковых файлов. Файлы разлетелись, скользя по гладкой поверхности линолеума. Я помог Словарю их собрать и вернуть на прежнее место.
- Ты здесь как попал? - удивление Словаря было искренним, чего не скажешь о гримасе нечаянной радости.
- Кая я сюда попал, - отозвался я с ударением на «сюда». - Ты не поверишь.
- А в Ордене как?
- Ты не поверишь.
- А как вообще?
- Что бы я тебе не ответил, ты не поверишь. Давай, лучше, я тебя спрошу о чем-нибудь. Что бы ты ни ответил, я поверю.
- Проблемы, старик. Освобожусь, посидим за кружкой.
Весь диалог наш проходил за сбором пластиковых файлов. Мы ползали на коленях. Что перемещалось выше, мы не видели. И предложение Виктории Гусевой нас обоих застигло врасплох.
- Меня спроси.
- Туалет здесь есть?
- Идем.
Не оборачиваясь, она пошла по коридору. Я нагнал Викторию, когда она сворачивала за угол, ведущий в следующий коридор.
- Выбраться можно отсюда?
- Куда бы ты хотел?
- Пока не знаю, куда можно.
- Сюда.
Она остановилась у двери с пластиковым опрокинутым треугольником и кружком на верхней грани. Здесь мы расстались. Давно я не бывал в таком опрятном туалете. Круглый белый кафель на полу, чистый как в операционной. Жидкое мыло в плоских флаконах на всякой раковине. Бумажные отрывные полотенца в блестящей улитке на стене. Писсуары. Белые прямоугольные керамические писсуары с дырочками для опорожнения, и тоже отменно чистые. За открытой дверцей кабины меня ждал унитаз. Чистейший белый унитаз со стальной кнопкой на сливном бачке. Рядом ждала бумага. Настоящая голубая, отменно мягкая туалетная бумага в блестящей улитке. «Здесь жить можно», - признался я себе впервой, как угодил в Казейник. В одну из двух кабин уже кто-то въехал.
Я поселился на свободном унитазе, достал из презентованной Борисом Александровичем плоской жестянки цвета кофе с молоком тонкую сигару и, чиркнув спичкой, хотел ее раскурить, когда мужской голос из-за перегородки поделился со мной своими трудностями.
- Думал, напрасно сижу. Ничего не выйдет.
- Выходит? - спросил я участливо.
- Вы же здесь. Вероятность вашего появления была восемьдесят к двадцати.
- Отчего же?
- Двадцать процентов на то, что вы покинете рефрижератор без желания опростаться. Еще шестьдесят, поскольку в корпусе еще три мужских остановки.
Спичка обожгла мои пальцы, и с шипением я уронил ее на кафель. Я почти сразу идентифицировал этот голос по диктофонной записи Щукина. У меня приличная слуховая память.
- Откуда вы меня знаете, Максимович?
- Просто Генрих. Вы личность известная. Нашумели. Господин Ростов профессора предупредил о вашем посещении рефрижератора. А я подслушал.
- Правда, что это вы «Кениг-рей» смонтировали?
- Безусловно.
- Тогда вы для меня Максимович. Просто Максимович.
- Не следует вам производить опрометчивых выводов, бургомистр. Вы уже их уже достаточно произвели. К тому же я очко отсидел. Полтора часа изрядный срок.
Предлагаю глаза в глаза продолжить.
- Согласен. Выходим по счету три.
- Раз, - отозвался Максимович.
- Два.
Я натянул спущенный комбинезон, и закрыл его на молнию. Мы одновременно вышли из кабин и рассмеялись. Присели на подоконник у стекла, залитого дождем с обратной стороны. Я раскурил сигару и протянул открытую жестянку Генриху.
- Откуда известно, что я бургомистр?
- Не курю. Спасибо. Хомяков тоскует в столовой. Бесплатное пиво глушит с редактором. С Евгением, как его…
- Понятно.
- Эвакуации ждут, - Максимович выставил из кармана две мелкие со скотчем бутылочки из тех, какими гостиничные бары сервируются.
- А вы не ждете?
Генрих свинтил с одной бутылочки пробку и без тостов опорожнил ее.
- Нет, - сказал эколог. - Я прямо сейчас валить собрался.
- Далеко?
- Минут пятнадцать на катере. К Зюйдготам. Они на списанном АН-124 летают. Это, где заброшенная взлетная полоса. Четвертая часть суши над уровнем затопления. Здесь, Пивной завод, свалка и полоса. Пиво я терпеть не могу. Свалку жители облепили, кто выжил. Остается полоса. Жаль, катера нет.
- Мне ваша помощь нужна, просто Генрих. Здесь мы еще что-то можем, Генрих. Там ничего не сможем.
- Переверните, бургомистр. Здесь мы уже ничего не можем, а там еще сможем. И, напротив, мне ваша помощь нужна. Без вас бы я давно отсюда убрался.
- Что конкретно?
- У готов шикарный план. Мне Шевченко донес. Механик-водитель здешнего вертолета.
- Это меняет. Катер здесь есть. Я уверен.
- Я тоже. Здесь целая флотилия катеров на пристани.
- Следующим образом. Вы кусок брезента найдете?
- Любой величины.
- Хорошо. Потом спускайтесь на пристань. Ляжете в катер, накроетесь брезентом.
- В который?
- В тот, который понравится.
- А вы куда?
- А я на толчок с вашего позволения.
- Разумно.
Максимович пошел мыть руки. Я вернулся в мою кабину. Исправляя большую надобность, я слышал, как полилась и перестала вода из крана. По крайней мере, я докурил сигару и перевешал все «за» и все «против» Генриха. Против него было создание ускорителя «Кениг-рей». Но лаборант не отпирался от авторства. И это свидетельствовало в его пользу. И в целом толстый умный лаборант Максимович с волосами в ушах произвел на меня благоприятное впечатление. От Генриха разило паршивым одеколоном и внутренней свободой. И еще у него был какой-то план. Или у каких-то южных готов, какие прежде упоминались только зеленым активистом Крючковым. Вихрастый сварщик назвал их отбросами. Отбросами, признающими Ястреба. Иначе, Вику-Смерть. Намеренно или случайно привела меня Виктория аккуратно в
