Имитировали общественно полезный труд. Разрабатывали среднепотолочные нормы, которые использовались для отчетов Я не помню, когда последний раз сотворил что-то научное, но помню, что последние три года приезжал в институт только за зарплатой».
Прежде, чем продолжить повествование, хочу опять представить вашему вниманию несколько коротких историй, так или иначе связанных с темой. Итак…
На географической карте Южной Африки, найдите Йоганнесбург и двигайтесь от него в южном направлении. Пересеките Оранжевую в прошлом республику, а теперь хотя и «Свободную», но всего навсего провинцию. Преодолейте горы Дракенсберга — это так просто сделать на карте — и королевство Лесуту, нахлобученное на самую их высокую часть и, перед тем как нырнуть в Индийский океан, ваш взгляд найдет название — «Umtata», напечатанное не слишком большими буквами. Столица бывшего бантустана или хоумленда Транскей, а ныне провинции Восточный Кейп, место знаменитое пожалуй только тем, что в этих краях родились почти все наши теперешние лидеры от Манделы до Мбеки.
Для моей книги очень важно, что в городе существует университет и в нем кафедра экономики. Однажды эта самая кафедра объявила конкурс на замещение… и т. д. и я туда написал. Должность была не потолковая, младший преподаватель или просто преподаватель, всерьез о переезде в такие дальние края я не думал, но все же решил попытать счастья… Несколько неожиданно мне ответили и пригласили на интервью. Билет на самолет оплачивал университет, страна в которой мы жили еще была сплошным белым пятном и я решил поехать.
После примерно пятидесятиминутного перелета, во время которого нас успели покормить довольно неплохим завтраком, самолет приземлился на неведомой для меня земле.
Усевшись в видавший виды, встречавший меня автомобиль, я спросил шофера — далеко ли университет?
«Минут 20 езды. Проедем город и сразу же на окраине университетский кампус».
Ну что ж, по крайней мере увижу Умтату — подумал я.
Мы выехали с территории аэропорта и по дороге напоминающий среднерусский районный тракт двинулись в сторону университета, а следовательно и города.
Я разглядывал проплывающие вокруг не слишком привлекательные пейзажи, аборигенов тянущихся вдоль дороги, разваливающиеся и не слишком разваливающиеся строения, редкие деревья.
Машина остановилась на первом светофоре — «Ага, — подумал я — видимо подъезжаем к городу!». Мелькнуло несколько двухэтажных домов, влево и вправо разбежались две — три неширокие улочки и вдруг я увидел впереди серые корпуса, которые безошибочно принадлежали университету.
«А где же город?» — спросил я моего черного Вергилия.
«Так мы проехали его две минуты назад» — ответил тот.
Университетский кампус меня буквально потряс — не говоря уже о небольшом рынке прямо у входа в главное здание и о козах пасущихся на чахлой травке между корпусами — сами здания выглядели достаточно экзотично. Выломанные двери, разбитые окна и граффити, росписи, непонятные аббривиации на любой свободной поверхности.
«Что это?» — спросил я шофера.
«Да так, пустяки. Несколько дней назад кончились студенческие волнения и еще не успели привести все в порядок».
«А из-за чего они волновались?»
«Требовали бесплатного образования».
Не буду рассказывать о моём интервью — я его не прошел и не мог пройти. Чтобы не вызвать обвинений в расизме, не стану объяснять почему. Для понимающих — намекну. Шёл 1995 год, моими соперниками были два экономиста — один из Венды, другой из Нигерии, они не были кандидатами наук, но имели другое и не менее важное достоинство — цвет кожи.
Я обещал рассказать вам о людях Умтаты, ну что же маленький эпизод из послеинтервьюшного посещения Rotary Club'а.
Один из руководителей университета пригласил нас туда провести время до полета. Был будний день и в прохладном баре на кромке гольфового поля никого не было. Мы сидели и потягивали пиво, когда в бар вошла белая женщина с мальчиком лет 12. Оба были босиком и грязные ноги мальчика покрытые ципками не способствовали приятному отдыху.
Женщина, одетая во что-то длинное, бесформенное и в цветочек тоже представляла из себя достаточно жалкое зрелище.
«Кто это?» — спросил я, и чуть было не добавил — уборщица?
«Это член нашего клуба» — ответил университетский босс и назвал типичную африканерскую фамилию.
— Жили мы тогда в «В**» отеле. Место, прямо сказать, не очень — в самом центре Berea, рядом публичный дом, на улице каждый день шум, драки… И люди населяли дом очень разные. Больше всего было таких как мы евреев из России или русских из Израиля, кто их разберет, в общем — эмигрантов.
Как мы жили? По разному, но все были заняты — одни работу искали, другие, я в их числе, к экзаменам по профессии готовились, третьи пили…
Одна эмигрантская семья жила рядом со мной. Глава семьи — большой, рыхлый, шумный, жена и дети ему не уступали. Мы их за глаза звали — «Куки», так как муж всем к месту и не к месту рассказывал, что в России он шеф-поваром работал и огромные деньги заколачивал. Колоритная была семейка.
Помню, в «Хабат хаусе» организовали курсы английского языка для таких, как мы — безродных эмигрантов. Преподавательница нашлась быстро, милая такая старушка, осколочек постреволюционной эмиграции. По русски она почти не говорила, всю жизнь, лет 70 наверное в Южной Африке прожила. Правда уроки быстро кончились, не вынесла учительница новой русской волны. Она чуть не плакала, просила: «Speak English, please!» Ну, а эта семейка — «Куки», по английски говорить не хотели, на уроках в основном только на Русском или Иврите объяснялись и всем рассказывали какой у них сын замечательный и какие у него необыкновенные оценки в Израиле были. Так и сорвали доброе начинание.
Сам «Кук» в Южной Африке поваром не работал, он вообще нигде не работал, а что он делал и куда каждый день ходил — не знаю, но с одним из его ежедневных походов связана такая история.
Я, как обычно утром, собрался в библиотеку — вышел из квартиры и услышал, как открылась соседская, «Кукина» дверь. В коридор вырвался догорающий скандал. Слышался визгливый голос «Куковой» жены и отругивающийся самого «Кука». Вот он хлопнул дверью и зашагал по коридору к лифту, совершенно не замечая моего присутствия. Вдруг остановился, повернулся и со словами: «Нет! Этого так оставить нельзя!» направился к своей двери. Стук в дверь — она открывается и «Кук» с размаху бьет жену по лицу. Та с криком исчезает в глубине квартиры, а «хозяин», с довольной улыбкой идет к выходу.
В общем-то ничего необычного в этих походах не было. Мы уже имели опыт «shoping'a» в Израиле, уже не удивлялись обилию товаров в магазинах (не забывайте, что мы уехали из страны пустых прилавков), и новым был для нас пожалуй только язык общения с продавцами и официантами. До сих пор вспоминаем, как в маленьком уличном кафе в Rosebank'e мы решили выпить кофе с чем нибудь сладким и, увидев в меню слово «trout», ассоциировали его, бог весть каким образом, с милым русским «тортом». Мы не жалеем о нашей ошибке — пирог с форелью был удивительно вкусным, «приготовлен по рецепту моей мамы» объяснил нам владелец кафе. Новым, пожалуй, на первых порах была только система уличной торговли. Местная шутка — как определить, что вы в Южной Африке? Верный признак, если не выходя из машины на перекрестке вы можете купить всё, что вам нужно. Машины у нас тогда не было, но многое мы покупали на улице. В Hillbrow в те времена еще существовал небольшой «блошиный» рынок. Именно туда я отправился в самый первый день покупать необходимые даже в Африке одеяла и чайник. Почему я хочу рассказать об этой торговой точке? Это было рабочее место многих русских (израильских) эмигрантов. Для людей без документов, без денег это был выход — хозяева магазинов снабжали их товаром, оставалось только продать его. Самой большой популярностью пользовались полотенца, не знаю почему. Полотенцами торговали почти все русские выходящие на рынок. Не думаю, что это предприятие было очень выгодным —
