В частных школах, а Гутник учил именно в таком колледже, категория почти не играла роли и Борис часто говорил, что даже не собирается тратить время и бумагу на переписку по поводу присвоения буковок. Однажды, видимо забыв об этом, он сообщил мне, что получил категорию G, но, что для меня это конечно немыслимо, так как он-то доктор наук и даже профессор. (Напомню английский алфавит… C, D (что я имел), E(что я хотел), F, G(что, по его словам получил Гутник)…
Разница в деньгах между категориями была слишком значительной, чтобы пропустить такую информацию мимо ушей и на следующий день, с утра, я пришёл к директору школы, где я учительствовал. Тот по мере сил помогал мне в моей неравной борьбе с министерством.
— Мистер ***, вы знаете — Борис Гутник получил категорию G — выпалил я с порога.
Директор схватился за трубку телефона. Был задет престиж школы — дали такую высокую категорию учителю из какого-то Робин Гуда, а нашу славную Эдит Хайндс обошли!
Разговаривал он по телефону недолго, иногда отрывал трубку и я на расстоянии слышал в трубке смех.
— Они сразу поняли о ком идет речь, — сказал он мне закончив разговор по телефону, — хотя я не называл его имя. Ты слышал, как они смеялись там в министерстве. На самом деле он получил категорию Е, что нормально для его звания.
Зачем Гутник врал так беззастенчиво, ведь он знал, что я буду использовать присвоенную ему категорию, как оружие в затянувшейся борьбе с министерством? (Я сам говорил ему об этом).
Сказать, что он часто казался странным, значит сказать слишком мало. Помню один потрясший меня случай, в который были вовлечены наши дети.
Наша семья жила на 16 этаже, Гутники на 10-ом того же самого дома и балконы наших квартир выходили на широкий двор перед подъездом. Однажды кто-то сбросил сверху пластиковый пакет с водой, этакую водяную бомбу. К несчастью в это время по двору проходила старушка-консьержка, весьма вредная особа, что легко объяснялось её положением, как «хозяйки» дома, который в тот исторический период менял состав постояльцев. Чинные белые старички и старушки, которые собирались доживать свои пенсионные дни под её присмотром, куда-то исчезли и вместо них дом наполнила шумная и малоуправляемая — терять то особо было нечего — банда эмигрантов.
Итак, сброшенная бомба взорвалась прямо перед консьержкой, не повредив её здоровью, но обдав водой. Не знаю, заметила ли она кидавших бомбу детей или действовала по наитию, но первым делом она отправилась в квартиру Гутников.
Гутник встретил её жалобу с ледяным спокойствием, сказал, что немедленно спуститься вниз и докажет невиновность его детей.
И действительно, уже через пару минут он стоял во дворе и мерил портновским сантиметром величину мокрого пятна на асфальте. Из кармана выглядывал калькулятор. Закончив измерения он что-то на нём просчитал и обратился к застывшей от изумления консьержке:
«Если пакет был сброшен с высоты 8–11 этажа, разброс водяных брызг не должен превышать 2 метров 15 сантиметров. Так как крайние брызги разлетелись от эпицентра на расстояние 3 и 3 с половиной метров, значит высота падения была не ниже 15–17 этажа» — и торжествуя удалился.
Я, помню, тогда на него страшно обиделся — ну ладно, можно неграмотной старушке голову засорять, но зачем же на моих детей доносить. Тем более, как я выяснил из осторожных расспросов детского населения нашего муравейника, что бомбу изготовила и применила его дочка.
Азербайджанский Борис, я думаю никогда бы не стал доказывать свою правоту таким методом. Мог нагрубить, мог ни слова ни говоря уйти, мужчину я думаю мог бы и ударить… Как истинный южанин он всегда демонстрировал свою мужественность и горячий темперамент. Он и по внешности был типичным бакинцем — невысокий, плотный, жгуче брюнетистый, густо заросший бородой.
К своей главной цели два Бориса двигались разными дорогами, совершенно по-разному, хотя их и сводила судьба в совместных предприятиях.
Гутник медленно, но с танковым напором пытался проложить себе дорогу к успеху. Шаг вперед, шаг назад, но непременная попытка идти дальше. Неудачи приостанавливали процесс, но не меняли направление. Когда было необходимо, в бой вводилась тяжелая артиллерия, Белла — жена Бориса, обладавшая взрывным скандальным характером и дрожащая, как нам казалось, постоянной мелкой внутренней злобой на весь окружающий мир, неспособный понять и достойно оценить величие и гениальность её мужа.
Здание успеха строилось верно, но слишком медленно. Время было не вполне подходящее для стабильного, академически выверенного успеха. Шел 1993 год, поднимался ветер резких перемен, и стране было не до науки, не до биологии.
Необходимо признать, что иногда Боря Гутник пытался сделать несвойственные его характеру рывки в сторону. На каком-то этапе, оставив (на время) попытки строительства университетской карьеры он, объединился с Борисом 2, и они создали прибор, который должен был перевернуть южно-африканский спорт и вывести страну на мировые олимпийские высоты. Бакинский Борис создал компьютерное обеспечение, а Литовский Боря — идею и сам прибор. Из рассказов я понял, что в приборе было две кнопки и две лампочки, если загоралась левая лампочка нужно было нажать правую кнопку и наоборот. Возможно я ошибаюсь и нажимать нужно было как раз левую кнопочку — я не силен в вопросах высшей нервной деятельности. Потом результаты опыта рассчитывалось на компьютере и всем становилось ясно, что вот этот мальчик может в будущем стать чемпионом мира по биатлону, а вот эта девушка выше третьего места в прыжках с высоты не поднимется.
К сожалению оказалось, что стране и не до спорта.
Прокантовавшись так еще пару лет, потерявший надежду Гутник увез семью в Новую Зеландию, где по рассказам нашёл всё, что искал в дикой Африке — университетскую должность, стабильность, безопасность и, надеюсь, душевный покой.
Боря 2 действовал совершенно перпендикулярными методами. «Покой нам только снится!» — провозгласил он с самого начала и ринулся в вечный бой сразу на всех фронтах и направлениях. Его проекты были необычны, иногда ошеломляюще неожиданны — однажды, например, еще не имея южно- африканского гражданства, он подал документы на участие в Антарктической экспедиции — но всегда и после любых неудач — оптимистичны.
Он учился играть и надеялся выигрывать на бирже (почему тот, кто учил его этому не стал миллионером сам?), открывал компьютерный магазин, занимался каким-то сверхнаучным бизнесом через интернет, пытался основать училище для учителей и частную математическую школу. Чаще всего его проекты проваливались, что-то ему удавалось, но результаты по сравнению с усилиями и затратами были какие-то мизерные. Борис долго не сдавался, не терял веры в счастливую звезду, а очертя голову устремлялся к новой цели… Но годы или возраст взяли свое — Боря… нет, нельзя сказать — сдался, но поутих и по-моему подумывает о переезде, во всяком случае в его глазах засветилась синева других небес и в разговорах нет-нет, но промелькивают нездешние имена: Мельбурн, Квебек или Аделаида.
Вот такая действительно грустная история.
Но в чем же дело, что же помешало нашим Борям стать хозяевами жизни.
Здесь придется начать рассказ совсем о других людях, о «хозяевах жизни», о том, кому жить в Южной Африке может быть и опасно, но хорошо.
Как это писал Бабель:
«Три тени загромождают пути моего воображения».
Нет не три — теней гораздо больше…
Какие они все красочные — эти люди-тени. Часто страшноватые, иногда одесско-опереточные, иногда домашние, пушистые и лишь в экстремальных ситуациях выпускающие когти (но зато такие, что из них не вырваться).
Мы с Ирой любим вспоминать одну историю, которая произошла с нами в 1999 году, когда мы готовились к поездке в Москву и столкнулись с такими персонажами.
Денег было немного, их и сейчас не хватает, а тогда и зарплаты были скромнее и долгов больше, но подвернулся вариант с продажей денег… Мне кажется этот финансовый трюк нуждается в пояснении.
