Прошумел над пентхаузом
Ветра злобного свист
И надул мощным парусом
Оцинкованный лист.
Но усильем чудовищным
Удержав этот лист,
Взмыл над крышею кровельщик,
Как дельтапланерист.
Завертел, закружил его
Черный вихрь над Москвой,
Тополиной пушинкою,
Да ольховой серьгой.
Словно ангелы крыльями
Вдаль его понесли
По-над трубами, шпилями
Этой грешной земли.
Крикнул мальчик родителям:
«В небе парашютист!»
И сиял ослепительно
Оцинкованный лист.
Ах, кривая падения,
Траектории путь.
Есть закон тяготения,
Его не обмануть.
Небо словно разверзлося,
И, как новый Икар,
На стоянке он врезался
В дорогой «Ягуар».
Даже после падения
Он к груди прижимал,
Как икону нательную,
Серебристый металл.
Он лежал без движения,
Лишь хозяин крутой
Всё пинал в раздражении
Его тело ногой.
Отказался на «Скорой»
Отвозить его доктор.
Не был он застрахован,
И вообще уже мертвый.
Сообщали по рациям
По своим мусора:
— Нет в Москве регистрации
У него ни хера.
И толпа вокруг охала, иномарку жалела,
И конца долго не было возмущенным речам:
«Лимита черножопая, мол, совсем одолела,
Скоро места не станет на Москве москвичам».
И никто не додумался, просто встать на колени
И публично покаяться в коллективной вине,
Что судьба гастарбайтера в обществе потребления
Есть судьба камикадзе на минувшей войне.
Данный текст, написанный по заказу «Русского Журнала», не имеет ничего общего с реальными событиями
В тот момент когда, вроде,
Русь привстала с колен,
Черти что происходит
В древнем городе N.
Там в тиши переулков,
Где царит благодать,
Проживала с дочуркой
Одинокая мать.
Жили бедно и скромно,
Хлеб имели да кров.
Там, под сенью церковных
Золотых куполов.
Если ты не сломался,
Не продался за грош,
Все равно свое счастье
Ты когда-то найдешь.
Будет все превосходно,
Если ты сердцем чист.
Полюбил ее модный
Из Москвы журналист.
Годы счастья настали,
Наступил оптимизм,
Только зависть людская
Отравляла им жизнь.
