Долбушин понял, что это может означать. Одно движение пальца Гая и…
– Встать с ящика я не успею. Но зонт метну даже со стрелой в спине. Хватит легкого прикосновения, чтобы уничтожить вашего эльба, Гай! А к чему это приведет – вы знаете сами! – быстро предупредил он.
Несколько секунд Мокша Гай смотрел на него не мигая. У его рта обозначились две белых, идущих вниз полосы. Окруженный ими подбородок округлился и вспыхнул, как прилепленная не на место младенческая пятка, а лицо пошло контрастными пятнами. «Ага, боишься! Ты, и боишься!» – с торжеством понял Долбушин.
Гай махнул рукой, приказывая охране опустить арбалеты.
– А ведь вы не бросили бы зонт! – сказал он.
– Почему? Ваша охрана готовилась меня убить. Что я потерял бы?
– И все равно вы бы его не бросили! Вы напоминаете мне Гамова, Альберт! Как и Гамов, тяготеете к красивым жестам и спасению человечества. Вроде весь такой благородный, но в последний момент прекрасно «сливаете». Поэтому, как глава важного для организации форта, вы лучше любого явного жулика, который придет на ваше место. Именно поэтому вы еще живы. Пока живы! – весело сказал Гай.
Долбушин, желтея, слушал его. Зонт плясал у него в руке.
– Очень надеюсь, что и дочка окажется в вас, и однажды «сольет». И чем выше она заберется к моменту, пока «сольет», чем ближе окажется к закладке из предсказания Круни, тем лучше для всех нас, – закончил Гай.
На этот раз зонт, возможно, полетел бы в Гая, но между ним и Долбушиным уже стояла плотная цепь охраны. Долбушин уставился в пол и молчал. Ручку же зонта сжимал так, что все тело его было точно налито болью.
Белдо давно уже промокнул платочком свой пророческий лоб, побрызгался духами из маленького флакончика и снова был свеж и мил. Он все никак не мог успокоиться и, ахая, любовался сыном Кавалерии.
– Ну как живой! Капельки на ресничках дрожат!.. Как с ним поступим? Может, отдать матери? Торжественные похороны, оркестр, пеги в черных попонах, обелиск до неба? – предложил он.
Гай ущипнул себя за мочку уха.
– Ни в коем случае. Не надо создавать шнырам героев!
– А как тогда…
– Тело зашить в мешок и похоронить где-нибудь в лесу! – жестко приказал Гай. – Без приметных знаков, без камней, без плит. Ингвар, привлеките самых надежных людей! И пусть тот, кто хоронит, не знает, кого он закапывает.
Глава форта берсерков понимающе кивнул.
– Не впервой! Сделаем! – отозвался он.
Когда Гай ушел, Белдо, Тилль и Долбушин стали прощаться. За Белдо уже приехал Птах, а за Долбушиным – Андрей.
При прощании Тилль долго мял в своих ручищах ладонь Долбушина, однако в глаза ему не смотрел – держал взгляд на уровне подбородка.
– Рассердил ты сегодня Гая… Ох, рассердил! Никогда его таким не видел. Как же так, Альберт? И Дионисий говорил что-то такое несуразное, будто ты убить кого-то собираешься…
– А ты, конечно, решил, что для тебя это команда «фас»? – холодно спросил Долбушин.
– Скажешь тоже, Альберт! Какой такой «фас»? Не пойму, о чем ты! – тревожно сказал Тилль и, отпустив его руку, поспешил отойти.
Глава 8
Небесный водолаз
Физический закон, как верная собачка, всегда бежит рядом с законом нравственным и обуславливается им, хотя со стороны и кажется, что хозяина у собачки нет. Как сформулирует физический закон? Чашка, набравшая высокую скорость, разбилась вследствие соприкосновения с более твердым по плотности предметом (стеной). И все. А почему летела, зачем – все это за скобками и физическим законом не описывается. А нравственный закон: кот Васька обнаглел, вот в него и швырнули чашкой. Всякому ясно, что первичен тут не физический закон, а именно обнаглевший Васька.
Каждый сходит с ума в меру своих сил и способностей. Если же кто-то не сходит, то он, скорее всего, уже неизлечим. У Сашки тоже имелись свои тараканы, которых он холил и лелеял вместо того, чтобы раз и навсегда оторвать им усы. Вечерами он иногда заявлялся к Рине, просил одолжить ему ноут и заходил на форум боевых искусств. Узнав, что в какой-нибудь секции крепкие ребята не прочь поспарринговать, он в ближайший выходной отправлялся к ним и возвращался ближе к вечеру синеватый, как упырь, хромающий, с отбитыми ногами и красными пятнами на корпусе. Но при этом довольный, как слон! Как-то Даня из любознательности увязался за Сашкой и после рассказывал:
– Представляете, господа: они молотят друг друга по чему попало, как полные психи, а по свистку тренера становятся друзьями! Я бы так не смог! Я бы точно плюнул в того негодяя, который меня побил!
Кавалерии молодецкие забавы Сашки не нравились, поскольку с отбитыми ногами и ребрами он потом три дня держался в седле, как бегемот на заборе. Как-то она позвала его к себе в кабинет.
– Не хочу навязывать свой взгляд на вещи, но лучше бы ты больше стрелял из шнеппера или учился у Ула премудростям шныровского боя.
– А как же: за одного битого – двух небитых дают? – спросил Сашка.
– Это если бить не по голове. Если бить по голове, за одного дурака двух умных никто не даст! – отрезала Кавалерия.
Сашка засопел. Боксеров он дураками не считал. Даже с частично отбитыми мозгами они ухитрялись процветать в жизни.
– Шныровский бой – это как? Саперкой по мозгам и в ухо из шнеппера? – спросил он, улыбкой смягчая жесткость фразы. Ежу понятно, что железка и стрелялка делают человека сильнее, особенно если грамотно их сочетать. Но вот называть это системой боя…
– Красивый у тебя свитер. Шерсть?
Кавалерия коснулась его рукава, точно отщипывая что-то. Сашка удивленно кивнул. Кавалерия шагнула к столу и села на край.
– Ударь меня! – предложила она.
Сашке показалось: он ослышался.
– Чего надо сделать?
– Напади и ударь!
– Вы серьезно?
– Давай! Или испугался? – нетерпеливо повторила она.
Сашка поморщился. Бить Кавалерию он не собирался, чего бы она там ни говорила. Он был человек бывалый, много таскавшийся по залам, и знал: когда тетенькам кажется, что они могут на равных противостоять молодому сильному мужчине, – это, как правило, клиника.
– Ну-с? Чего ждем? Осени?
Не желая ссориться с Кавалерией, Сашка шагнул к ней, притворяясь, что замахивается. Октавий прыгал вокруг, захлебываясь лаем. Сашка осторожно стряхнул его с брючины, снова шагнул к Кавалерии, однако до нее так и не добрался. Она даже рук не подняла для защиты. Просто сильно дунула, и Сашка осознал, что ноги его отрываются от пола. Загребая руками воздух, с выпученными от ужаса глазами, он врезался в стену рядом с дверью. Сползая на пол, Сашка, помнится, удивлялся, что ураган так быстро прекратился и, главное, тот же ветер не тронул больше ничего – даже листика бумаги со стола у Кавалерии. Не желая признавать себя побежденным, он вскочил и прыгнул на Кавалерию. Не успел. Она что-то быстро в него метнула. Сашку толкнуло в грудь. Он упал и понял, что не может подняться. Он лежал на спине и ощущал себя выброшенной на берег медузой. Огромная тяжесть прижимала его к полу, как в детстве, когда на него рухнул шкаф с книгами. Кавалерия спокойно приблизилась к Сашке, что-то сняла с рукава его свитера и
