пластиковый стаканчик.
– Позвольте вам помешать! – раздался вежливый голос.
Она подняла голову. Увидела лиловый носик и лыжную шапку. Лет тринадцать-четырнадцать.
– Ну мешай! – разрешила Рина.
Лыжная шапка протянула палец и помешала у нее в стаканчике пальцем. Потом с хохотом отскочила к переходу через платформу, возле которого кучковалось еще пять или шесть таких же головотяпов.
Рине все сразу стало ясно. Собрались толпой и развлекаются, посылая друг друга «на задание». Кто посмелее идет, а другие смотрят и ржут.
«Придурки! – подумала Рина, даже не пытаясь разозлиться всерьез. – Ну развлекайтесь, суслики, покуда хомячки не пришли!»
Настроение у нее было неожиданно хорошим. Рина даже не стала забиваться в автобус, в теплой духоте ехавший к центральной площади Копытово, и пошла пешком. Правда, вскоре пожалела об этом. Эта часть Копытово была застроена частными домами. На пустырях между ними, и особенно на бывшей овощебазе, жили десятки собак как абсолютно бездомных, так и «домных», но свободно шляющихся. Собаки неостановимо брехали. Они привязывались к прохожим и бежали следом, пытаясь ухватить за ногу. Успокаивать их было бесполезно. Всякое ласковое слово только убеждало собак в собственной значимости, и они брехали громче и громче, совсем заходясь от лая. Лаяли же обычно до того, что потом уже и лаять не могли, а лишь хрипло кашляли.
– Не трогайте их! – говорил обычно Ул. – У них – общественное мнение!
Собаки тащились за Риной метров четыреста, пока не отстали. Уже стемнело. Рина стояла в самом начале длинной прямой улицы, поднимавшейся на гору, и смотрела, как зажигаются фонари. Вначале по фонарям пробежала волна – от первого до последнего. Потом все разом они начали накаляться, меняя цвет от слабо-желтого, размытого, до ярко-белого и болезненного для глаз.
– Я в сказке! – сказала себе Рина и тотчас, проехав ногой на стеклянном гололеде, села копчиком на асфальт. Несколько секунд она просидела в глубочайшем недоумении и обиде на мир. Потом сказала себе: «А кто мне обещал, что в сказке не будет неприятностей?» – и продолжила свой путь.
Сашка ждал ее на полпути к ШНыру, у копытовских магазинов. Он стоял у сугроба и раз за разом погружал в него ботинок: чистил обувь.
– Горшеня упал! – сказал Сашка вместо приветствия. – Мы его поднимали: я, Ул, Яра и Афанасий. Кавалерия встревожена. Я слышал, как она говорила с Ярой.
– А что? Падать уже нельзя? – легкомысленно спросила Рина. – Я сегодня раза три грохнулась!
– Ты не связана с главной закладкой ШНыра. Целостность периметра нарушена. Главная закладка отдает периметру свою энергию и не успевает восстанавливаться.
У Рины испортилось настроение.
– Это из-за «Царевны»?
– Ну, не знаю. Может, и не только, – поспешно ответил Сашка.
Больше они об этом не говорили. Отвлекая Рину от самоугрызений, Сашка рассказывал, как кормил Гавра. Гавр подчистил пакет объедков и на радостях спустил Сашку кувырком с холма.
– Он с головой совсем не дружит, – заявил Сашка.
Рина вздохнула.
– Просто сил много. Он умнеет, когда ему грустно.
– Все умнеют, когда им грустно, – заметил Сашка. Порой он, сам того не замечая, изрекал великие истины.
У ограды ШНыра на свежем снегу синело огромное имя «Рина», старательно вытоптанное чьими-то ботинками.
– Твоя работа?
– Я писал «Марина», но «ма» стерлось, – не моргнув глазом, объяснил Сашка.
– Непросто ему было стереться. Буквы по два метра. – Рина перемахнула через забор, привычно спрыгнув в обратную сторону. Рядом с ней в сугроб плюхнулся Сашка.
– И кто такая Марина?
– О! Марина! – загадочно отозвался Сашка и по протоптанному коридору зашагал к ШНыру.
Отсюда уже просматривалась крыша корпуса. Высокая елка была наряжена разноцветными пакетами, носками и майками, в разное время выпадавшими из окон. Суповна, обходя корпус, собирала их и не без ехидства развешивала на елке, равномерно украшая каждую ветку.
Снега намело столько, что по обеим сторонам тропинки образовались ледяные бруствера. Со стороны казалось, что у Сашки нет ног и движется только верхняя половина его туловища. Рина стала догонять Сашку, толкать его в спину и требовала сказать, кто такая Марина. Не умевший врать Сашка путался в описаниях. Кроме того, обнаружилось, что он не знает, что означает «шатенка». Он, оказывается, думал, что «шатенка» – это от слова «шататься».
Глава 5
Куколка Жомочка
Я ожидаю от людей предсказуемости и нормальности. Но кто сказал, что я сам предсказуем и нормален?
Было морозно. Под ногами скрипел снег. Кухонная девушка Надя шла в Копытово и вспоминала день, когда за ней приползла золотая пчела. Именно приползла. Это была уставшая, запыленная, полуживая пчела без крыльев. Что-то помешало им развиться. Невозможно представить, сколько пчеле пришлось добираться от ШНыра до маленького южного городка, в котором тогда жила Надя. Непонятно, как пчела переплывала реки, переползала поля и леса. Но все же она добралась. По дороге пчела стерла себе литое золото с брюшка, и усы ее жалобно обвисли.
Встреча Нади и пчелы не сопровождалась торжественным громыханием духовых оркестров и трескучими разрывами салютов. С громким визгом Надя плеснула на пчелу кипятком и от всей души ударила ее тапкой. Грустная пчела почистила лапками несуществующие крылья (инстинкт сохранился) и уползла под батарею думать о чем-то своем, неспешном и вечном.
А потом невероятными путями Надя очутилась в ШНыре и, отказавшись от нырков, к которым ее совершенно не тянуло, прочно обосновалась на кухне у Суповны. Порой она задумывалась, почему так и не стала нырять: потому что у пчелы не было крыльев или потому, что этих крыльев не оказалось у нее самой?
Надя добралась до Копытово и неожиданно свернула не к магазинам, а к почте. На деревянной двери с табличкой «Почта России. Копытовское отделение № 1» были оспины дроби. В глубине тускло отсвечивала пара свинцовых шариков. Лет десять назад почту пытались ограбить залетные товарищи, и с тех пор следы дроби заботливо сохранялись как местная достопримечательность. Набираясь храбрости, кухонная девушка Надя постояла на крыльце, на удачу потрогала оспины ногтем и заглянула внутрь.
– Вот мне тут бумажка на посылку пришла! Это к вам? – робко спросила она, уверенная, что это ошибка и ее сейчас прогонят. Но ее не прогнали, и вскоре Надя покинула почту с небольшой бандеролью в руках. Имя и фамилия были набраны на компьютере. В графе «Отправитель» значилась фирма, название которой ничего Наде не говорило. Какое-то ЗАО «Троянский конь», отдел почтовых рассылок.
Внутри бандероли обнаружилась маленькая куколка с добрым фарфоровым лицом и огромными распахнутыми глазами. Рот у куколки был приоткрыт. Казалось, куколка охает и непрерывно восклицает: «Да ты что!»
Надя решила, что куколка рекламная. Правда, не совсем понятно, что рекламируют, ну да какая разница? Куколка Наде понравилась. Голова и руки у нее были фарфоровые, остальное же тело мягкое, набитое ватой. Никаких инструкций к куколке не прилагалось, только на подоле юбки с обратной стороны было выткано: «Куколка Жомочка посочувствует вашему горю и охотно разделит вашу радость!»
Вспомнив поручение Суповны, Надя купила в Копытово томатную пасту, специи, лавровый лист и кетчуп и, взглянув на часы, заспешила в ШНыр. Суповна всегда вибрировала, когда не могла вовремя начать готовить обед. Когда же вибрировала Суповна, то с ней вместе вибрировала и кухня, и все, кто имел несчастье на этой кухне находиться. Сегодня же настроение у Суповны было кошмарное.
