считающая ее обузой и проблемой. Любящая такая мамочка… Об отце неизвестно ничего. Приличными словами мать о нем не говорила.
В родной город Кей приехала к брату. При мысли о нем девушка поправила сползающий с плеч рюкзачок и ускорила шаги. Впрочем, она думала о брате постоянно. Его фотографию носила с собой в маленьком кошелечке, и не было дня, чтобы она не взглянула на нервное, худенькое личико с большими, темными глазами. Кей заботилась о нем с рождения — кормила, играла, укладывала спать. Кто-то ведь должен был заботиться о мальчике.
Кей было одиннадцать лет, когда ее мамочка произвела на свет второго ребенка. Зачем? Мать Кей, скорее всего, не нашлась бы, что ответить, ибо к этому ребенку она относилась не лучше, чем к старшей дочери. Брата назвали Томом. И у Тома, в отличие от Кей, был вполне реальный отец. Кроме мамочки, у ее брата был еще и папочка…
Дома, где жили друзья и одноклассники, знакомо подмигивали чистыми стеклами окон. Нет, ни с кем из старых знакомых Кей не поддерживала связь и не жалела об этом. Больше всего ей хотелось просто забыть свое прошлое, забыть старый, неухоженный дом в самом конце длинной улочки, забыть пьяные дебоши ее матери и постоянную грязь в комнатах от ее приятелей. Хотелось забыть то, как она по вечерам возвращалась домой через окно, чтобы не будить спящую маму, потому что та станет ругаться. В школе ее дразнили за старую, немодную одежду, за брата, всегда цепляющегося за ее брюки, за плохо выученные уроки и дурацкую манеру молчать даже если ее обзывают «Кей — распродажей». Настоящих друзей не было, она и не стремилась их заводить. Чужая жалость была противна, а снисхождение — не нужно.
Кей уехала и поступила учиться в медицинский колледж. По какой-то счастливой случайности у матери обнаружилась двоюродная сестра, которая не одобряла образа жизни своей родственницы и не поддерживала с ней никаких отношений. Но однажды Кей получила письмо от этой строгой тети с предложением оплатить учебу. И она согласилась, хотя это было непростое решение. Это значило, что придется уехать от Тома.
А отец Тома… Кей со злостью пнула лежащий у обочины камень. Мать могла унизить, обозвать, или, уйдя в загул, напрочь забыть о существовании детей. Отчим их воспитывал. Метод воспитания у него был всего один, но он считал его самым действенным. Он бил Кей, и Тома, за любую ошибку — за то, что крутятся под ногами, за то, что хлопнули дверью. Особенно злым он становился, когда хотел выпить, а выпивка заканчивалась.
Несколько раз Кей и Том прятались в старых сараях на пустоши, что начиналась сразу за их домом. Кей припасала там немного еды и одеяло, чтобы не замерзнуть. В сараях они с братом переждали не одну семейную бурю, когда отец выяснял отношения с матерью. Понимали, что под горячую руку лучше не соваться, вот и сидели в сараях. Мать нисколько не волновало — почему дочь и сын не приходили на ночь домой. Если бы они с братом навсегда ушли из дома, она бы, наверное, и не сразу заметила, а заметив, не горевала. Мысль сбежать совсем нередко посещала Кей в детстве, но Том был маленький — куда с ним пойти? А когда брат подрос — Кей уже понимала, что идти, собственно, им и некуда.
Их тайное убежище в сараях отчим все-таки обнаружил — не долго они им пользовались. Правда, Кей к тому времени была успела подрасти и поумнеть. Она пригрозила Риверсу социальными службами и полицией, и тот поутих, оставил их в покое.
Родной городок Кей был крошечным, материнский дом стоял на отшибе, в самом конце длинной улицы, за поворотом. Мать — развязная, крикливая женщина — общалась только с такими, как она сама. Ее подруги ничем не отличались от нее, разве что детей у них не было. Видать, вовремя аборты делали. И как-то получилось, что судьба Кей и Тома никого в городе не волновала. Дети и дети. Мать немного странная, но дети всегда на виду — живые, здоровые. Катаются во дворе на велосипедах или на качелях. Конечно, одеты скромно, но чисто. Наверное, соседи думали, что их мать — старательная, аккуратная женщина. Кей хмыкнула. Свою одежду она сама заправляла в старую, скрипящую и трясущуюся стиральную машину лет с шести. Ну, а когда появился Том, то и его вещи тоже.
Кей встряхнула головой. Воспоминания накрыли ее темным покрывалом, точно как в детстве, когда играли с братом в палатку. Она приезжала сюда только ради него. Когда-нибудь у нее будет работа и квартира, и тогда Том сможет жить с ней. Она говорила себе это много раз, и когда училась в другом городе, и когда изредка приезжала сюда навестить брата. Говорила и сейчас, пока шла по длинной, серой, асфальтированной дороге, приближаясь к дому матери. Она успела купить пару маленьких машинок, печенья и молока для своего мальчика. С деньгами было трудно, но Кей экономила практически на всем, чтобы выкроить на поездку к брату и на маленькие гостинцы.
Наконец, за поворотом показались верхушки кипарисов, тех самых, на которые выходили окна детской спальни. Ее бывшей спальни.
Кей занервничала, поправила еще раз свою сумку, зачем-то застегнула молнию пайты почти до горла. Здесь ничего не изменилось, здесь все так же горбиться выбоинами асфальт и все так же высокие клены закрывают вид парадной двери. Здесь она снова становится маленькой девочкой, которая боится идти домой, потому что мама станет ругать за испачканные джинсы, а отец накажет на позднее возвращение.
Окна, лишенные жалюзей, стыдливо темнели на фоне облупившихся стен. Одно, на первом этаже, без стекла — видимо, разбили. Мать будет вставлять стекло только тогда, когда совсем похолодает. Вот и веранда — с деревянных ступенек и столбиков давным-давно сошла краска.
Кей постояла немного за деревьями. Она очень надеялась, что отчима в это время нет дома. Том наверняка уже вернулся из школы. Она хотела погулять с ним где-нибудь на пустоши, за домами, так, чтобы им никто не мешал. Машины Риверса — так звали отчима — в гараже не было, и Кей, не таясь, вошла в дом.
Тома она нашла в комнате на втором этаже — он что-то сосредоточенно искал в коробке с игрушками. Увидев сестру, мальчик обрадовано повис у нее на шее, а Кей, глядя в его темные и радостные глаза, почувствовала себя почти счастливой.
— Эй, — затараторил мальчик, — здорово, что ты приехала! А мамы нет дома, она уехала на неделю к своей подруге, и я сам тут хозяйничаю.
— Ты сам с Риверсом? — Кей нахмурилась. Опять мамочка бросила мальчишку и укатила неизвестно куда.
— Да, мы сами, — махнул рукой Том и тут же выпалил свою главную новость, — у меня есть щенок, его мне подарил мой друг из класса.
Мальчик побежал вниз и откуда-то с веранды притащил коробку, в которой сидел очень маленький, но уморительно толстый черный щенок — смесь колли и дворняги. Кей и Том, оба присели у коробки. Мальчик сморщил нос и грустно сказал:
— Риверс велел отнести его обратно, еще позавчера велел. А я так не хочу. Мне жалко его. Ты посмотри, Кей, какой он славный. Он — мой, и Джордан сам сказал, что он мне его подарил. А Риверс опять ругался и сказал, что надо унести щенка.
Когда Том разговаривал с Кей, он всегда называл своего отца Риверсом, а не папой. Потому что сама Кей так назвала его, и брат принимал ее правила.
Щенок суетливо вертелся, тыкался носом в братовы ладони и усиленно вилял хвостом. Куда девать такого глупыша?
— Ну, хочешь, Томми, я заберу щенка с собой, — предложила Кей, — когда я буду к тебе приезжать — буду и щенка привозить.
— Ну, ладно, — согласился мальчик и глянул на нее из-под золотисто-русой челки карими, и немного грустными глазами.
Кей бодро улыбнулась и потрепала его по макушке.
— Вот увидишь, Том, твоему псу у меня понравится, — пообещала она, хотя довольно смутно представляла себе, что станет делать с собакой.
Том поставил коробку со щенком наверху, возле своей комнаты. Он сообщил, что два дня прятал собаку от отца под верандой и «ужас как боялся», что Риверс ее отыщет. Кей хорошо понимала, почему брат боится. С раздраженным отчимом лучше не связываться…
Брату недавно исполнилось восемь, но для своего возраста он был очень маленьким. В парикмахерскую мать посылала его не часто, и он зарос так, что челка опускалась ниже бровей, на самые
