продвигать вперед искусство. Здесь проявляется непонятная черта русского характера: ну зачем прославленной актрисе, которая может жить на свою славу все оставшиеся дни, всё это? Зачем это Владиславу Ивановичу, который каждый день мог бы сидеть и слушать записанные на диски свои собственные оперные партии? Но он все время что-то предпринимает, звонит, выпускает диски иных певцов, выпускает книги.
Открылся занавес – Ирина Архипова и Владислав Пьявко стояли рядом. Владислава я уже видел прежде – в черном костюме, с медалью, в бабочке, но Архипова была как легенда о самой себе: в каком-то черном змеящемся платье, с переливающимся мехом на плече, картина невероятная. Действие было придумано замечательно, вел Бэлза с какой-то дамой. Концерт был посвящен русскому романсу. В перерыве между номерами вручали награды. Я не помню всех имен и фамилий, кроме певцов были еще деятели искусства, женщины, занимавшиеся музыкой в провинции, журналисты, освещающие творческий процесс. Если о сильных впечатлениях – то было нечто, что исчезло теперь из нашего обихода: это романсы– дуэты, совместное музицирование, когда два голоса сливаются и расходятся, как воспоминание о любви, это как эхо былого… Были очень интересные певцы, в частности Денисов, баритон из «Новой оперы», который поразительно артистично пел песни Тихона Хренникова. Музыка вся знакомая с детства – но вот она уже стала классикой! «С треском лопаются бочки…». В антракте я, поставив в сноп цветов свои скромные гиацинты, которые я прикупил еще в «Ашане», через сцену сказал Владиславу Ивановичу, что скоро уезжаю, а он мне в ответ: «Сиди!» Тут я догадался, что-то должно произойти, что-то произойдет. Когда в середине второго акта выкликнули на сцену меня, я потопал вверх по ступенькам, по пути показав кулак своему соседушке Бэлзе, дескать, мог бы меня предупредить. Я уже был готов, как-то сама по себе возникла речь. В моей жизни это не первая премия, не первое лауреатство, но самое важное – из чьих рук оно получено. А здесь получено из рук Архиповой, как бы из рук самой Афины-Паллады, или, или по-римски – Минервы… Я сказал о концертах, на которых бываю в течение многих лет, и которые прорываются сквозь толщу современной псевдо-музыкальной жизни. Объективно вся эта попса, кричащий телевизор и воющие диски – объективно затягивают человека, они громче и, может быть, ярче того, что предлагает живой голос певца. Но эти концерты у Архиповой – как бы воспоминания об уровне других отношений и других чувствований, прекрасных и возвышенных самих по себе, это воспоминания о том, что мы должны чувствовать ежедневно. В общем, я получил из рук Архиповой диплом, букет, потом запечатанный скрепками конверт, который открыл только дома. Тоже неплохо, рука дающего – не оскудевает, придется раскошелиться и что-нибудь придумать по этому поводу. И тут я себя, сукина сына, ругал: что деньги, они меня никогда особенно не волновали, а почему я не купил большой букет?.. С другой стороны, зачем и кому этот большой букет нужен? Но теперь что-нибудь придумаю, изобрету.
Во МХАТ успел к последней сцене спектакля. Доронина сидела в ложе дирекции. Огромная ложа в полутьме казалась таинственной. Я сел рядышком, положил цветочки на пол. Много позже, после всех церемоний, когда в кабинете дирекции осталось человек 12, так сказать, свои людей, началось празднование. Доронина рассказала историю одной своей поклонницы, которая ходит на все ее спектакли в течение многих лет. Каждый раз та приносила цветы. И вот началась перестройка, все рухнула, а эта учительница все ходила и все приносила цветы, теперь уже выкраивая деньги из своей ничтожной пенсии. И вот как-то, получая цветы, Т.В. прошептала ей: «Ну, ходи ты хотя бы без цветов!» И как же эта старая учительница ее позже в письме отчитала! Вот оно – чувство достоинства у русских людей, никого не волнуют цветы как товар, а только как факт признания.
Итак, мы досматривали спектакль, испуганный Дима примостился где-то в уголочке. И я вспомнил, как много лет назад тот же Бейлис поставил в Малом театре спектакль, пьеса называлась «Тайны Мадридского двора». Роскошные декорации, много золота, но почему-то спектакль не стал кассовым. А тут я почувствовал, что это будет не только хороший, но и кассовый спектакль. Боже, как внимательно все слушали романтические перипетии в стихах! Как мы соскучились по возвышенным ощущениям и такому вот пониманию жизни! Значит, в России что-то еще живо, что-то еще готово расцвести, как только уйдут снега.
Второе, что меня взволновало, это закрытая какими-то щитами огромная ложа через зал напротив директорской. В какой из этих двух этих лож в свое время Брежнев смотрел спектакль по пьесе Шатрова «Так победим!», откуда неслись его нелепые реплики, запомнившиеся всему залу?
Дальше все было привычно, зал, как это ни странно, не разошелся, происходило чествование довольно долго. Николай Пеньков отыграл замечательную сцену. Потом уже мы, со своими орденами, букетами, речами выступали, а я подумал, что скоро удивлю этот театр своей новой статьей, которую сдал в «Литературную газету». Жизнь идет. Началось на пятом этаже застолье, обычная простая еда, семгу и осетрину никто не ел, а налегали на картошку и селедку. Сидел рядом с Дорониной, в какой-то момент, из разговора с ней, я понял, что она внимательно прочитала мой «Марбург» и ее заинтересовало – кто прототип писателя. Но это заинтересовало многих. Она еще спросила: как поживает моя собака. Я не сказал ей, что собаки больше нет, и, что я собаку до сих пор вспоминаю. Еще одно впечатление: когда сияющая Доронина выходила на сцену и своим поразительным голосом произносила приветственные слова Пенькову, а потом катила за собой свой газовый шлейф – как только она входила за кулисы, она тотчас превращалась в требовательного и строгого менеджера, следящего, чтобы все происходило по правилам и точно. Сколько же в нас всех живет разного, и чем больше этого разного в человеке, тем он сильнее, интереснее и значительнее.
После всех мероприятий беседовал с В.И.Гусевым. В качестве пробного шара предложил выдвинуть меня на «Премию И.Бунина». В.И. об этой «профессорской» премии ничего не знал. Я буквально увидел на его лице следы работы. Потом он, не придумав, кому эта премия могла бы пригодиться, уклончиво сказал: подумаем.
Вечером часов в девять-десять лег спать, но до этого посмотрел передачу Познера, разговоры вокруг недавнего оправдания судом присяжных ребят, связанных со смертью девятилетней таджикской девочки в Ленинграде, а потом и скинхедов. Народ был интересный. Жириновский все время талдычил об угнетении и геноциде русского народа. Это неискренняя популистская болтовня, замешена, конечно, на действительном положении дел, но в его исполнении, она раздражает и не приносит ожидаемого понимания и мира. Был Иван Дыховичныйпозиция которого была взвешена, терпима и гуманна, Саша Проханов, который говорил хорошо, но повторялся со своим тезисом об Империи, а также Барщевский и Нарусова в новой прическе, но агрессивно-пустая. Кстати, выяснилось, что она председатель комиссии Совета Федерации по информационной политике: значит– мать и дочь – заняли ведущие места в этой области, и обеих не столкнуть. Одна на законодательном Олимпе, другая – в логове практики. Самое интересное, что в этих разговорах всплывали подробности, которые заумалчивались прессой. В случае с девочкой, кажется, это нападение объясняли, что семья распространяла наркотики, и брат главного подозреваемого от этих наркотиков пострадал. И еще была деталь, которая сыграла на оправдательный приговор – «прокуратура не
