— Да потому, что Вотан… Молек… твой враг.
— Этого недостаточно.
— Говорят, госпожа, что у него есть сила возвращать тех, кто следует за ним, в мир плоти и крови. И если власть над Башней перейдет к тебе, возможно, и ты получишь эту силу.
Она вольнее раскинулась на диване. Кормака ужасали эти мерцающие переходы от красоты к разложению.
— Ты думаешь, я не пыталась его победить? И ты смеешь предлагать мне свои услуги?
— Сначала дозволь спросить, что мешает тебе захватить Башню?
— Сила Молека превосходит мою.
— А если бы его тут не было?
— А где же еще ему быть?
— В мире плоти и крови, госпожа.
— Это невозможно. Я была среди тех, кто покончил с ним в Вавилоне. Я видела, как Кулейн отрубил ему голову.
— И тем не менее он вернулся к жизни благодаря чарам Мэдлина. То же можно сделать и для тебя.
— Почему ты предлагаешь мне союз, хотя сама твоя кровь вскипает от ненависти ко мне?
— Потому, что моя любимая стала жертвой Молека и сейчас ее душа — пленница Башни.
— Но ведь это не все? Есть еще что-то, что привело ко мне Мэдлина… и этих воинов Утера.
— Он держит в цепях огня и душу короля.
— A-а! И ты хочешь, чтобы Горойен освободила Утера? Ты безумен. — Она подняла руку, и от стен залы отделились телохранители.
— Молек жив, — негромко сказал Кормак. — Теперь он называет себя Вотаном и намерен вторгнуться в Британию. Только Утер в силах остановить его. Если когда-нибудь это произойдет, ты будешь владеть Башней, и душа Молека волей-неволей явится к тебе.
Она сделала знак телохранителям не приближаться.
— Я обдумаю твои слова. А сейчас я хотела бы уединиться с тобой и Мэдлином в моих покоях. Остальные могут подождать тут.
Около часа тянулся рассказ Мэдлина о том, как Молек вновь обрел жизнь.
Когда волшебник умолк, Горойен села на ложе.
— Ты всегда был заносчивым дураком, — сказала она, — и наконец-то поплатился за это. Но ведь на этот раз рядом не оказалось Кулейна, чтобы спасти тебя. Подожди в соседних покоях. — Мэдлин поклонился и вышел. — Теперь твой черед, принц Кормак.
— С чего мне начать?
— Как сын Утера прослыл сыном демона?
И он рассказал ей. Ее глаза вспыхнули огнем, когда принц упомянул о любви Кулейна к королеве; но она молчала, пока он не закончил рассказ описанием страшной схватки с викингами и убийства Андуины.
— Так ты здесь во имя любви? — прошептала она. — Глупый мальчишка!
— Я не мудрец, госпожа.
— Проверим, — сказала она, наклоняясь так, что их лица почти соприкоснулись. — Разве Мэдлин не предупредил тебя, что мне нельзя доверять? Что я — воплощенное зло?
— Предупредил.
— Так почему же ты пришел сюда?
— Он еще сказал, что когда-то Кулейн лак Фераг любил тебя.
— Но что это меняет? — спросила она резко.
— Возможно, ничего. Но я люблю Андуину, и мне известно, что это означает. Не знаю, способны ли любить злые люди — а если способны, то как они могут оставаться злыми. Но я не верю, что Кулейн мог любить ту, в ком не было ни капли доброты и благородства.
— Ты прав, принц Кормак, мудрость тебе не свойственна. Кулейн любил меня за красоту и ум. Это не помешало ему предать меня. Он женился на другой… и я ее убила. У него была дочь, Ал айда. Пытаясь спасти ее, он позволил ей стать женой короля Британии, но я отыскала ее, и она тоже умерла. Я попыталась убить и ее сына, Утера, но здесь потерпела неудачу. Теперь ты говоришь, что он схвачен и вот-вот умрет… А его сын пожаловал в мою крепость и взывает о помощи. Но что ты дашь мне взамен? Подумай хорошенько, Кормак. От твоего ответа зависит многое.
— Значит, у меня больше нет надежды, госпожа. Мне нечего тебе предложить.
— Нечего… — эхом отозвалась она. — Оставь меня, иди к своим друзьям. Ответ я дам тебе немного погодя.
Он поглядел в ее поблескивающие глаза, и сердце у него налилось свинцом.
Рыбачья лодка ткнулась носом в посеребренную луной гальку укромной бухточки вблизи Андериды. Галеад дал рыбаку две маленькие золотые монеты, шагнул за борт и по щиколотку в воде зашлепал к берегу. Узкой тропкой он выбрался на вершину обрыва, а потом обернулся и проводил взглядом лодку, подпрыгивающую на волнах Галльского моря.
Ночной воздух был прохладным, небо ясным. Галеад плотнее закутал плечи в длинный плащ и углубился в лес, под защиту деревьев. Он нашел укромную лощинку и устроился на ночлег. Спал он беспокойно. Снился ему меч, плывущий по воде, и свет в небе, подобный сияющей серебряной сфере, несущейся в зените.
Восходящее солнце пряталось в тучах, когда Галеад направился по берегу на запад, следуя указаниям рыбака. Он шел все утро, пока не почувствовал запах остывшего пепла. Галеад свернул с дороги, и с гребня холма ему открылась разграбленная и сожженная варварами деревня. Землю усеивали трупы.
Галеад спустился в сакское селение, останавливаясь перед каждым телом на земле. Ни в одном не теплилось и искры жизни.
Это была война. Не золотая слава молодых людей в сверкающих доспехах, высекающих свои имена на скрижалях истории. Не гомеровская доблесть героев, изменяющих лик мира. Нет. Жуткая неподвижность, неизбежная тишина и невероятное зло, оставляющее позади себя трупы убитых детей.
Он вышел из деревни, продолжая путь на запад. Поднявшись на пригорок, Галеад оглянулся. Прокравшаяся на деревенскую площадь лисица теребила мертвое тело. Кружащие вороны спускались все ниже…
Что-то шевельнулось в кустах справа. Галеад обернулся, выхватывая меч. Раздался детский крик, и рыцарь бросил оружие на землю.
— Не бойся, маленькая, — сказал он ласково, когда девчушка спрятала лицо в ладонях. Он нагнулся, вытащил ее из куста и прижал к груди. — С тобой не случится ничего плохого.
Ее ручонки обхватили его за шею, и она прильнула к нему изо всех сил. Он поднял меч, вложил в ножны, отвернулся от сожженной деревни и пошел дальше.
Девочке едва ли исполнилось шесть лет, ее руки были тонкими, точно прутики. Белокурые волосы отсвечивали золотом, и он поглаживал их в такт своим шагам. Она молчала и почти не шевелилась в его объятиях.
К вечеру ноги Галеада болели, руки ныли от тяжести девочки, как ни мало она весила. С высокого откоса он увидел внизу деревню — восемнадцать круглых хижин, обнесенных частоколом. По огороженному лугу бродили лошади, на склонах пасся скот. Он начал медленно спускаться с холма. Первым путника увидел маленький мальчик, кинулся в деревню, и навстречу вышли десятка два мужчин, вооруженных топорами. Возглавлял их коренастый воин с седеющей бородой. Он произнес несколько гортанных слов по- сакски.
— Я не знаю вашего языка, — сказал Галеад.
— Я спросил, кто ты, — ответил тот с сильнейшим акцентом.
— Я Галеад. А девочка из сакской деревни, на которую напали готы и перебили всех жителей.
— Тогда войди. Меня зовут Аста. Отнеси ее в мою хижину. Жена позаботится о ней.
