присутствовали лишь стол, пара складных стульев и щиток электропитания со шнуром, уходящим к внешнему генератору. Деловитое жужжание флюоресцентных ламп, подвешенных на шестах по бокам помещения, сливалось с ленивым жужжанием одуревших от жары мух.
Мы с Гэри переглянулись и покатили нашу тележку к столу. Как только мы пересекли белую линию, Зеркало стало приобретать прозрачность, словно некто неспешно увеличивал силу света за тонким, чуть тонированным стеклом. Иллюзия объема была сверхъестественной; казалось, можно просто шагнуть в эту невероятную глубину. Когда освещенность Зеркала достигла максимума, перед нами предстала диорама полукруглой комнаты в натуральную величину. В комнате наличествовало несколько крупных объектов, которые могли бы сойти за мебель, но живых существ там не было. На изогнутой дальней стене виднелась обычная дверь.
Мы принялись подключать доставленное оборудование — микрофон, сонограф, портативный компьютер и акустические колонки. Пока мы занимались этим, я то и дело поглядывала на Зеркало, готовясь увидеть чужаков, и все-таки буквально подпрыгнула, когда появился первый.
Это выглядело, как бочка, подвешенная на пересечении семи длинных конечностей. Существо обладало радиальной симметрией, и каждая из его конечностей могла служить и ногой, и рукой. Чужак, которого я увидела первым, расхаживал по комнате на четырех ногах, а три остальные конечности были свернуты и поджаты к туловищу. Гэри сказал мне, что окрестил пришельцев «гептаподами».
Мне, разумеется, уже показывали видеозаписи, и все-таки я окаменела, разинув рот. Конечности гептапода не имеют внешне различимых суставов; анатомы выдвинули предположение, что их поддерживают аналоги нашего позвоночного столба. Каково бы ни было их внутреннее устройство, движутся они в раздражающе текучей манере, и притом в полном согласии друг с другом: торс чужака плыл ко мне на струящихся, изгибающихся ногах так же ровно, как авто на воздушной подушке плывет над землей.
Семь лишенных век глаз кольцом окружали верхушку телесной бочки. Чужак пошел назад к двери, из которой появился, издал короткий невнятный звук и вернулся в центр комнаты в сопровождении другого гептапода, и все это без малейшего поворота тела вокруг собственной оси. Жутковато, но вполне логично: если у тебя глаза глядят во все стороны, любое направление может быть обозначено как ВПЕРЕД.
Гэри молча наблюдал за моей реакцией.
— Ты готова? — спросил он наконец.
Я набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула.
— Вполне.
У меня солидный опыт полевой работы на Амазонке, но там я всегда проводила двуязычную процедуру: либо мои информанты немного знали португальский, который я могу использовать, либо у меня были кое-какие предварительные сведения о языке, полученные от местных миссионеров. Теперь мне предстояла первая в жизни попытка провести чисто монолингвистическую [27] процедуру дешифровки неизвестного языка; впрочем, в теории она разработана достаточно подробно.
Я приблизилась к Зеркалу, и гептапод с другой стороны сделал то же самое. Изображение было столь реалистично, что у меня по всему телу поползли мурашки. Я могла подробно разглядеть даже текстуру серой кожи чужака, напоминающую рубчики вельвета, закрученные в петли и завитки. От Зеркала абсолютно ничем не пахло. Не знаю почему, но данное обстоятельство делало ситуацию еще более невероятной.
Я указала на себя и медленно произнесла: «Человек». Потом показала на Гэри и повторила: «Человек». Затем я по очереди указала на обоих гептаподов и спросила: «Кто вы?»
Никакой реакции.
Я попробовала еще раз. И еще.
Один из гептаподов указал на себя рукой со сжатыми вместе четырьмя конечными отростками. Это была большая удача. В некоторых культурах личность указывает на себя подбородком, и не используй чужак одну из своих конечностей, мне пришлось бы теряться в догадках по поводу равнозначного жеста. Раздался короткий переливчатый звук, и я увидела на верхушке его тела складчатое вибрирующее отверстие: гептапод заговорил. Указав на компаньона, он повторил звук.
Я поспешила к компьютеру: на мониторе появились две практически идентичные сонограммы — визуальное представление произнесенных звуков. Я отметила образец для воспроизведения и вновь указала на себя и Гэри, повторяя: «Человек». Потом я указала пальцем на гептапода и проиграла через динамик записанный звук.
Гептапод сказал что-то еще. Заключительная часть новой сонограммы выглядела повторением первой: обозначив первое высказывание [трель1], я получила последовательность [трель2 трель1].
— Что это? — снова спросила я, указывая на предмет обстановки, который мог бы быть, к примеру, аналогом стула.
После паузы чужак указал на «стул» и произвел очередной звук. Его сонограмма значительно отличалась от предыдущих [трельЗ]. Я тут же проиграла [трельЗ], указывая на тот же предмет.
Чужак ответил; судя по сонограмме, его высказывание представляло собой последовательность [трельЗ трель2]. Оптимистическая интерпретация: информант подтверждает правильность моих высказываний, вследствие чего я могу предположить, что дискурсивные модели[28] в наших языках по крайней мере сравнимы. Пессимистическая интерпретация: чужак страдает навязчивым кашлем…
Вернувшись к компьютеру, я разграничила полученные сонограммы на сегменты и напечатала под ними ориентировочное толкование: «гептапод» — для [трель!], «да» — для [трель2], «стул» — для [трельЗ]. Сверху я напечатала заголовок: ЯЗЫК ГЕПТАПОДА (А).
Гэри, стоя за моей спиной, смотрел, как я печатаю.
— Что означает «язык А»? — спросил он.
— Ничего особенного. Просто чтобы отличить этот язык от других, которыми могут пользоваться гептаподы, — объяснила я, и Гэри кивнул.
— Ну вот, теперь попробуем поговорить. Просто ради смеха!
Я указала на обоих чужаков и, как могла, постаралась воспроизвести [трель1]. После долгой паузы первый гептапод что-то сказал, а затем второй сказал что-то еще, и ни одна из этих новых сонограмм ничем не напоминала предыдущие. Я даже не знала (по причине полного отсутствия лиц), со мной они говорят или друг с другом. Я попыталась еще раз произнести [трель1], но никакой реакции не последовало.
— И близко не лежало, — буркнула я.
— Я опечален, — сказал Гэри. — Представить не мог, что ты умеешь издавать такие звуки.
— Тогда тебе стоит послушать мой мышиный зов. Обращает всю популяцию в паническое бегство.
После нескольких попыток я сдалась, не услышав в ответ ничего, что смогла бы распознать. И только заново проиграв запись [трель1], я получила от гептапода подтверждение «да»: [трель2].
— Нам придется использовать записи? — спросил Гэри, внимательно наблюдавший за процедурой. Я кивнула.
— По крайней мере на первых порах.
— И что теперь?
— Теперь мы должны убедиться: что гептапод сказал именно то, что мы поняли, а не «ах, какие они милашки!», или «ты только погляди, что они там выделывают!», или что-нибудь вроде того. Потом мы посмотрим, удастся ли нам распознать те же слова в произношении другого гептапода… Ты бы лучше присел, Гэри, — заметила я, указывая на стул. — Такие вещи быстро не делаются.
В 1770 году корабль капитана Кука «Индевр» причалил к берегу Куинсленда, Австралия. Пока часть команды чинила судно, Кук сотоварищи отправился исследовать местность и наткнулся на племя аборигенов. Один из матросов указал на животных, которые резво скакали вокруг с детенышами, выглядывающими из живота, и спросил аборигена, как эти звери называются. «Кенгуру», — ответил спрошенный, и с тех пор Кук и его команда только так их и называли. И лишь гораздо позже они узнали наконец — это означает: «Что ты говоришь?»
