живой плоти и металла — то ли живой сверхорганизм, сращенный с машиной, то ли техника, дошедшая в своей механоэволюции до имитации биологических организмов! Словом, все это было как раз то, что подсознательно искал Ридли Скотт.
Х. Р. Гигер[4] родился в 1940 году в швейцарском городе Шуре, в семье химика-аптекаря.
В 1962 году молодой художник переехал в Цюрих, где учился архитектуре и промышленному дизайну в Высшей художественной школе. И уже два года спустя он начал рисовать — пока еще чернилами — отвратительных уродцев-мутантов, прообраз своей знаменитой серии «Дети атома». В те же годы Гигер начал внимательно изучать работы Фрейда и, вдохновившись идеями родоначальника психоанализа, стал аккуратно записывать свои сновидения…
Уже в 1969 году многие его работы продавались через систему «заказов по почте», поскольку их рано обнаружившийся скандальный характер почти напрочь закрыл для юного Гигера двери респектабельных художественных галерей и магазинов. Одни названия ранних работ чего стоят: «Машина для вынашивания детей», «Астроевнух»… Среди сюжетов уже можно обнаружить и первых «биомеханоидов»: тех самых чудищ, результатов скрещи-вания. живого и механического, из чьего племени происходит и кинематографический Чужой.
Потом были персональные выставки в Австрии, Германии и других странах, работы над костюмами для театральных постановок (в том числе, для одного из спектаклей знаменитого режиссера Петера Штайна), альбомы, которые почему-то особенно любят издавать японцы (в этой стране царит настоящий культ Гигера!) — «А Rh+» (1971), «Х. Р. Гигер» (1976), «Некрономикон» (1977) и «Некрономикон II» (1986), «Чужой Х. Р. Гигера» (1979), «Нью-Йорк Х. Р. Гигера» (1981), «Х. Р. Гигер: Ретроспектива, 1964–1984» (1984), «Биомеханика Х. Р. Гигера» (1988)…
Между прочим, именно «Некрономикон», навеянный творчеством «короля ужасов» Говарда Филипса Лавкрафта, попался в 1978 году на глаза режиссеру Ридли Скотту, как раз задумавшему ставить фильм о контакте с Чужим.
Эта картина, за которую Гигер получил «Оскара» в номинации «Лучшая работа художника- постановщика», оказалась не единственной работой швейцарского художника в кино. Были еще «Полтергейст III» (1986), «Виды» (1995)… Но чего мне искренне жаль — так это несостоявшейся экранизации «Дюны», которую еще до Дэвида Линча собирался ставить экстравагантный и эпатажный боливийский режиссер Алехандро Ходоровски!
С мастером кинематографического «сюра» и абсурда, постановщиком таких лент, как «El Торо» и «Священная гора», Гигера познакомил не кто-нибудь, а сам Сальвадор Дали (ему же швейцарского художника представил один из интереснейших мастеров фантастической живописи американец Боб Веноза). Главным художником фильма должен был стать знаменитый француз Жан Жиро (Мебиус), прославившийся своими комиксами для взрослых. А Гигеру Ходоровски предложил создать визуальный образ планеты Харконненов. Можно представить себе, что бы сотворила эта чумная компания!
Увы, фильм так и не был поставлен. Однако эскизы Гигера произвели фурор в Голливуде. И когда режиссер Ридли Скотт и продюсер Дэн О'Бэннон начали подыскивать художника, который смог бы адекватно воплотить их новый замысел, они счастливо наткнулись на работы Гигера, — и вопрос был решен окончательно и бесповоротно.
Немногие знают, что именно под его эскизы студия «XX век Фокс» дала О'Бэннону на «безумную» затею девять миллионов долларов, открыв в буквальном смысле слова зеленый свет «Чужому»![5]
И все же Гигер в первую очередь — живописец. Работа в кино так и осталась для него эпизодом, не более. Как и эксперименты в архитектурном дизайне (например, интерьеры четырехэтажного «Гигер-бара» в Токио), и обложки музыкальных альбомов (хотя его работы для Деббри Харри или группы «Emerson, Lake & Palmer» вошли в сотню лучших альбомов всех времен).
Среди европейских мастеров, оказавших непосредственное влияние на творческую манеру Гигера, в первую очередь нужно назвать Иеронима Босха и немецкого сюрреалиста Макса Эрнста. А также абсолютно самобытного, стоявшего в стороне от какого-либо течения испанского архитектора Антонио Гауди (1852– 1926): достаточно посмотреть на «живые» соборы и дома в Барселоне, воздвигнутые по проектам Гауди, чтобы понять, откуда пошли все эти биомеханические конструкции Гигера.
Гигер — безусловно, Художник с большой буквы. Искренний и безумный, одержимый какими-то своими внутренними бесами или демонами. Он способен возмущать, шокировать, завораживать, задевать. Но никогда не опустится до того, чтобы «сделать нам красиво».
В этом он художник принципиально некоммерческий — хотя после феноменального успеха «Чужого» и стал одним из самых высокооплачиваемых в своем цехе. Он рисует так, как хочет, как подсказывает его подсознание. А то, что его фантазии вдруг стали модными, так это проблема не Гигера.
Хотя слишком популярными художники его калибра не смогут стать никогда. Для массовой культуры они всегда останутся «чужими», не чета какому-нибудь Майклу Уэлану. Просто потому, что не всякому зрителю дано выдержать такое…
Поскольку для адекватного описания подобного творчества слов, как всегда, катастрофически не хватает, малодушно спрячусь за спину авторитета — кстати, не менее самобытного, яркого, бескомпромиссного и спорного. Недавно почивший гуру хипповой, наркотической, сексуальной, киберпанковой и всех прочих революций второй половины XX века — американский профессор Тимоти Лири в предисловии к одному из альбомов Гигера сбился даже на несвойственный ему высокий «штиль»: «Какими словами описать эти картины, выполненные с дотошностью ученого-анатома, который словно выпотрошил меня самого и выставил мои внутренности на всеобщее обозрение? Причем, не под обычным микроскопом, а сквозь какие-то уродливые искажающие линзы? Перелистайте альбом — и вам станет понятна стоящая передо мной дилемма. Наш примитивный, донаучный язык содержит слишком мало слов, которые были бы достаточно точны, чтобы описать ими образы, открываемые художником по фамилии Гигер.
Гигер, ты рассек мои кожные ткани на микроскопически тонкие срезы, выставив их на всеобщее обозрение.
Гигер, ты разрезал скальпелем участки моего мозга и разложил их на своем холсте еще подрагивающими от пульсирующей в них жизни.
Гигер, ты сам — Чужой, блуждающий по моему телу, откладывая там яйца удивления; чудовищная личинка, из которой вылупится непостижимое. Гигер, ты видишь больше, чем способны увидеть мы, одомашненные приматы. Может быть, ты принадлежишь к какой-то сверхмудрой расе? И прибыл из иного мира, чтобы холодно, пристальным научным взглядом и без всяких эмоций, кроме любопытства, вглядываться в наши репродуктивные органы?»
Думаю, многое бы порассказал о Гигере и старый мудрый Фрейд, доживи он до наших дней. А на какие иные мысли могут навести эти странные, болезненные фантазии — переплетения человеческих органов и проводов, приснившиеся в кошмарном сне упыри-механозародыши («биомеханоиды»), струящийся металл, обволакивающий человеческую плоть, и тела, будто закованные в сталь… Изобилие фаллических символов на полотнах Гигера — воистину пир души для убежденного психоаналитика[6].
Обойти молчанием ЭТО в творчестве Гигера при всем желании невозможно. Потому что в его мире сексуально буквально все: и живые существа, и неживые объекты, и первая природа (естественная), и вторая (технологическая).
Если, конечно, под сексом понимать не непристойность, не «клубничку», а первоначальное значение слова: пол. Иначе говоря, биологическое начало, фрейдовские Эрос и Танатос, тянущие за собой длинную цепочку ассоциаций. Размножение, репродукцию, рождение и смерть, слияние и взаимное отталкивание, ритуал перехода — инициацию.
Что до обвинений в порнографии, которых не избежал и Гигер… Со времен великих литературных скандалов («Леди Чаттерлей» Лоуренса, набоковская «Лолита», романы Генри Миллера) человечество, кажется, разобралось с некоторыми очевидными вещами. С тем, что и жизнь наша не состоит из одних «красивостей». И что не все, показанное как есть — без стыдливых умолчаний и фиговых листков, — обязательно порнография.
