давно потеряла следы своего отца… и вполне сознательно. Последний визит, занявший целый вечер, состоялся, когда мне исполнилось двадцать. Мама купила мне билет в порт Джемини, где он играл Шекспира в космической программе. Орбитальная станция — штука великолепная, однако находиться с моим родителем рядом — все равно что сидеть под водой. Кажется, я задержала дыхание на целую неделю. После этого было несколько случайных визитов, пара неловких обедов, все по его инициативе. А потом молчание — целых двадцать три года.
В общем-то я никогда не испытывала ненависти к отцу. Когда он ушел от нас, я решила проявить солидарность с мамой, порвав с ним. Если Питеру Фэнси театр дороже семьи, то пусть он катится к черту. Когда я выложила свои чувства, мама пришла в ужас. Она расплакалась и заявила, что виновата в разводе не меньше его. Я решила, что это уж слишком: в конце концов, когда они расстались, мне едва исполнилось одиннадцать. В этом возрасте просто необходимо оказаться на чьей-то стороне, и я выбрала мать. Она все время пыталась уговорить «общую дочь» отыскать его, хотя подобные разговоры вскоре начали бесить меня. Последние несколько лет она убеждала меня в том, что я неправильно воспринимаю мужчин.
Впрочем, моя матушка была умной женщиной. Победительницей. Конечно, и у нее случались неприятности, однако она основала три компании и к тридцати пяти годам сделалась миллионершей. Мне очень не хватало ее.
Звякнул замок, и дверь отворилась. В полумраке жилья обнаружилась крохотная девчушка в клетчатом — белом с золотом — платьице. Темные кудряшки перехватывала лента. На ней были короткие белые носочки и черные туфельки от «Мэри Джейн», сверкавшие так, как может сверкать только пластик. На левой коленке красовалась полоска пластыря.
— Привет, Джен. Я надеялась, что ты и в самом деле придешь.
Голос малышки удивил меня — звучный, почти взрослый. С первого взгляда мне показалось, что ей три года, ну, может быть, четыре — я не слишком хорошо разбираюсь в этом.
Тут я сразу поняла, что передо мной андроид.
— Ты совершенно такая, какой я предполагала тебя увидеть. — Она привстала на цыпочки и протянула вверх тоненькую ручонку. Мне пришлось нагнуться, чтобы пожать ее. Ладошка оказалась теплой, чуть влажной и весьма правдоподобной — должно быть, собственность Строберри-Филдс. Мой отец просто не мог позволить себе анда со столь натуральной кожей.
— Пожалуйста, входи. — Взмахом руки она включила свет. — Мы так рады видеть тебя!
Дверь за моей спиной закрылась.
Игровая комната занимала едва ли не половину крохотного домика. Возле одной из стен была устроена миниатюрная кухня. У раковины сушились игрушечные тарелки, розовый холодильник едва доставал мне до груди. Возле обыкновенного стола находились два стула, третий оказался складным. Напротив располагалась кровать, укрытая смявшимся покрывалом с изображенной на нем Тыковкой Патти. Возле дальнего края матраса пристроилось несколько кукол и зверюшек. Я узнала почти всех: Винни-Пуха, Лунного человечка, Соню, Фанка. Обои тоже оказались знакомыми: Тотошка, Волшебник, Трусливый Лев на фоне синих Жевунов.
— Пришлось внести кое-какие изменения, — заметил анд. — Тебе нравится?
Тут комната словно накренилась. Я неловко шагнула вперед, и все вдруг встало на свои места. Мои куклы, мои обои, шкаф с ящичками из дома бабули Фанелли в Хайаннисе. Уставившись на хозяйку, я наконец узнала ее.
Это была я сама.
Мне показалось, что я получила пощечину.
— Что-то не так? — осведомился анд. — Скажи, исправим.
Я бросилась к ней, и девчонка отпрыгнула подальше. Не знаю, что бы я сделала, поймав ее. Может быть, выбросила через разрисованное окошко на клочок лужайки перед домом или же трясла и трясла, пока из нее не посыпались шестеренки. Но анд ни в чем не виноват — в отличие от отца. Мама никогда не стала бы защищать его, узнай она об этом. Сукин сын. Я просто не могла поверить: неужели я трясусь от гнева после стольких лет безразличия.
Внутренняя дверь находилась как раз за полками, уставленными старомодными бумажными книгами. Пройдя мимо, я не стала смотреть на них, понимая, что обнаружу там Милна, Баума, Лагерлеф. На двери не было ручки.
— Открой, — закричала я. Девчонка не отреагировала, поэтому я толкнулась в дверь. — Эй!
— Дженифер, — анд потянул меня за рукав. — Я должна попросить тебя кое о чем…
— Отстань! — Я прижала ухо к двери. Тишина.
Я вновь толкнула дверь.
В соседней комнате заголосил динамик:
Эта идиотка решила заглушить меня.
— Если ты немедленно не отойдешь от двери, — пригрозил анд, — я вызову полицию.
— И что она будет здесь делать? — спросила я. — Давно не видевшая своего отца дочь навестила его. Кстати, а какого черта ты тут делаешь?
— Меня приставили к нему, Джен. Твой отец больше не способен самостоятельно справляться со своими делами. Я его официальный опекун.
— Дерьмо! — Я в последний раз пнула дверь, не вкладывая, впрочем, в это движение особого пыла. Нечего удивляться тому, что он уже переступил эту грань. В конце концов, отцу уже почти девяносто.
— Если хочешь, давай присядем и поговорим, — анд указал в сторону набивного пуфика банановой желтизны. — Иначе мне придется попросить тебя уйти.
Всему виной потрясение, которое я испытала при виде андроида: я отреагировала, как задетая за живое девчонка. Однако я давно взрослая и мне пора вести себя подобающим образом. Я приехала сюда не для того, чтобы Питер Фэнси вновь ужом пролез в мою душу.
— Дело в том, что я к вам по делу, — сказала я, открывая сумочку. — Раз ты опекаешь его, значит, это тебе.
Передав ей конверт, я уселась, подобрав под себя ноги. Взрослой женщине трудно изящно устроиться на набивном пуфике.
Она извлекла чек.
— От матери? — И, помедлив, добавила: — Как трогательно.
Удивления я не заметила.
— Это чересчур щедро, — сообщила она.
— Именно так я и подумала.
— Она позаботилась о тебе?
— Со мной все в порядке. — Я не собиралась обсуждать завещание матери с куклой, заменявшей моему отцу дочь.
— Хотелось бы повидать ее, — заметил анд. Опустив чек обратно в конверт, девчонка отложила его в сторону. — Я потратила много времени, пытаясь вообразить мать.
Мне пришлось собрать всю волю, чтобы не двинуть ей как следует. Конечно, она андроид, но однажды — если только она не сломается раньше — эта особа станет свободной гражданкой. Однако вместо мозгов у нее когнизор, а сердце выращено в баке. Как она может нарисовать портрет моей матери, располагая лишь теми небылицами, которые рассказал ей отец?
— И насколько же он плох?
Печально улыбнувшись, она покачала головой.
— По-разному. Он даже представления не имеет о президенте Ху-онге и о землетрясении, однако сцену с кинжалом из «Макбета» расскажет без запинки. Я не стала говорить ему о смерти матери.
— А он знает, кто ты?
— Джен, я многолика.
— У тебя мое лицо.
