встречи. Ни презрения, ни намека на стыд. Джамиль решил забыть о ней: обязанности перед прочими членами команды требовали от него сосредоточиться на игре.
Они проиграли со счетом ноль — пять.
Джамиль заставил себя последовать за всеми в дом Эвдоры, чтобы отпраздновать или разделить скорбь — как выйдет — и забыть об этом. В гостях он принялся бродить из комнаты в комнату, наслаждаясь подобранной Эвдорой музыкой, однако же так и не сумел вступить ни в один разговор. При нем имя Чусока не упоминали.
Он ушел вскоре после полуночи. Почти полное первичное изображение Лапласа и восьми его ущербных вторичных компонент озаряли улицы столь ярким светом, что нужды в другом освещении не было. Джамиль подумал: Чусок вполне мог перебраться в другой город, который — не исключено — находится сейчас перед его глазами. И куда бы ни отправился Чусок, он все равно имеет возможность связаться со своими друзьями в Ноезере.
И со своими друзьями в соседнем доме, и в том, что рядом с ним?
Столетие за столетием?
Маргит сидела на пороге с букетом белых цветов в руке.
Джамиль почувствовал раздражение:
— Что ты здесь делаешь?
— Пришла извиниться.
Он пожал плечами:
— В этом нет необходимости. К некоторым вещам мы относимся по-разному. И отлично. Я вполне способен встретиться с тобой лицом к лицу на игровом поле.
— Извиняюсь не за различие во мнениях. Я была не вполне честна с тобой. И проявила жестокость. — Притенив глаза от света планеты, она поглядела на него: — Ты был прав; это и моя потеря. Мне жаль, что я не слишком хорошо знала твоего друга.
Он коротко рассмеялся:
— Увы, сожалеть об этом уже поздно.
Она ответила просто:
— Я знаю.
Джамиль смягчился:
— Не хочешь ли зайти?
Маргит кивнула. И он приказал двери пропустить ее. Впустив свою гостью, он спросил:
— Давно ты здесь сидишь? Не голодна?
— Нет.
— Я приготовлю что-нибудь для тебя.
— Не нужно.
Он крикнул ей из кухни:
— Рассматривай это как предложение мира. Цветов у меня нет.
Маргит ответила:
— Они предназначены не для тебя, а для дома Чусока. Перестав шарить в овощных лотках, Джамиль вернулся в гостиную:
— В Ноезере так не поступают.
Сидя на кушетке, Маргит глядела в пол:
— Мне так одиноко здесь. Я уже не в силах терпеть. Он опустился возле нее:
— Тогда почему ты дразнила его? Вы могли бы остаться друзьями. Она качнула головой:
— Не проси у меня объяснений.
Джамиль взял ее за руку. Повернувшись, она обняла его: ее пробирала дрожь. Он погладил ее по голове.
— Ш-ш-ш.
Она проговорила:
— Только секс. Ничего другого мне теперь не нужно. Он тихо простонал:
— Такой вещи более не существует.
— Я просто хочу, чтобы кто-то снова прикасался ко мне.
— Понимаю, — признался он. — И я тоже. Но это же не все. Охватив ладонями его лицо, Маргит поцеловала Джамиля. Губы ее имели вкус дыма.
— Я даже не знаю тебя, — заметил Джамиль.
— Теперь никто никого не знает.
— Это не так.
— Ты прав, — сдалась она.
Маргит провела ладонью вдоль руки. Джамиль очень хотел увидеть ее улыбку и поэтому заставил свои темные волосы засветиться, превращаясь под ее пальцами в фиолетовые цветы. Она не улыбнулась, но ответила:
— Мне уже доводилось видеть этот фокус. Джамиль ощутил досаду:
— Итак, я во всем разочаровал тебя. Наверно, тебе хотелось бы чего-нибудь новенького… Единорога, скажем, или амебу.
Она рассмеялась:
— Ты ошибаешься.
Взяв его руку, Маргит приложила ее к своей груди. Джамиль не знал, что именно ощущает. Желание. Сочувствие. Пренебрежение. Она пришла к нему, страдая от боли, и он хотел помочь ей, понимая: оба они сомневаются в том, что у них что-то получится.
Маргит вдохнула запах цветов, распустившихся на его руке.
— Они одного цвета? Повсюду?
Он ответил:
— Есть только один способ узнать это.
Джамиль проснулся рано утром в одиночестве. Он был уверен, что Маргит исчезнет, но был расстроен. Она могла хотя бы дождаться рассвета. Тогда он, не открывая глаз, позволил бы ей одеться и на цыпочках ускользнуть.
И тут он услышал ее.
Маргит сидела на полу кухни, обхватив ножку стола, она ритмически подвывала. Встретившись с ним взглядом, она продолжала скулить. Глаза ее не казались в этих сумерках пустыми; в них не было ни горячки, ни галлюцинации. Женщина эта в точности знала, кем является и где находится.
Наконец, оставаясь в дверном проеме, Джамиль опустился на колени:
— Что бы с тобой ни случилось, скажи мне. Мы все исправим. Мы найдем способ.
Она сощурилась:
— Ты ничего не можешь исправить, младенец.
И продолжила жуткий вой.
— Тогда просто скажи мне. Пожалуйста! — Джамиль протянул к ней руку.
Такой беспомощности он не ощущал с той самой поры, когда самая первая дочка, шестилетняя Амината, безутешной явилась к нему — отвергнутая мальчишкой, которому только что поклялась в вечной любви. Ему самому было тогда двадцать четыре года… дитя. И случилось это более тысячи лет назад. Где ты сейчас, Ната?
Маргит ответила:
— Я обещала, что никогда не скажу.
— Кому обещала?
— Себе.
— Это хорошо. Подобное обещание проще всего нарушить.
Маргит расплакалась, но от привычного звука кровь в его жилах застыла. Сейчас она казалась уже не раненым животным, а существом чуждым, страдающим от непонятной боли. Джамиль осторожно приблизился к ней; Маргит позволила ему обнять себя за плечи.
