них глубоких внутренних противоречий?
— Подобная опасность, несомненно, существует, — неохотно ответил биолог. — Прямое воздействие на мозг человекообразных было оперативным и диффузионным. Мы не знаем точно, каково влияние этой диффузии, поскольку использовали наши человеческие экстракты. И, конечно, исключительно трудно найти точную дозировку. Так, например, мы резко усилили половое влечение у человекообразных и их потомства. Этот господин, которого вы видите перед собой, склонен к полигамии. Мы это делаем для обеспечения многочисленного потомства, хотя это может привести к конфликтам с другими самцами.
— Раз так, — сказал кто-то, — то достаточно ли пяти опытов?
— Можно провести и больше, — ответил биолог. — Но мы потеряем время.
— Что значит время? — ответил другой недовольно. — Если мы закладываем основы новой человеческой цивилизации, то надо делать это основательно. Любая поспешность представляется мне безответственной и непозволительной…
— У меня есть вопрос… Заложена ли в новом виде возможность второй мутации через какое-то число поколений?
— Нет, это не предусмотрено! — ответил биолог. — Если новая мутация возникнет при неблагоприятных обстоятельствах, которые мы не можем предвидеть, ее последствия могут быть фатальными. Но зато мы ввели в подопытных ампулы, содержащие знания, которые проявятся через тысячелетия. А также сложные для них истины в доступной форме, которые долгое время останутся непонятными…
— Например? — спросил кто-то с любопытством.
— Например, такая сентенция! — неохотно пробормотал биолог. — «Чем меньше яйцо, тем больше птица, которая из него вылетит»…
— Ну и пошлость! — сказал кто-то.
— Это не я сочинил! — ответил биолог обиженно. — Это Хук сочинил…
— Чего еще ждать от сумасбродного поэта…
— Почему? — вмешался Хук. — Ведь «не вылупится», а «вылетит»!
— Что еще?
— «Когда ты на берегу, движется лодка. Когда ты в лодке, двигаются берега!» — продолжал Хук.
Опять воцарилось молчание.
— Это лучше! — сказал кто-то неуверенно. — Но я сомневаюсь, что, когда ампулы лопнут, кто-то проявит интерес к таким сомнительного свойства сентенциям.
— Продолжим! — сказал руководитель. — Есть ли у кого-нибудь принципиальные возражения против эксперимента?
— Да, у меня! — сказал кто-то.
Голос у него был спокойный и уверенный.
— Говори, Хет!
— Я вообще не одобряю ваш эксперимент. По-моему, мы не имеем права вмешиваться в эволюционные процессы на этой прекрасной планете. Вы создадите вид, который окажется оторванным от своей естественной среды. Более того, он противопоставит себя ей, будет чуждым ей явлением. Я думаю, что природа мудрее и сумеет создать, исходя из местных условий, более совершенную форму человеческого сознания. Я убежден, что последствия этого эксперимента могут иметь даже трагический характер, если это человеческое сознание не достигнет полной гармонии с окружающей природой.
— Обязательно достигнет! — вмешался в разговор Уртекс, биолог.
— Иначе это приведет к самоуничтожению…
— Именно это вы должны были заложить в него как главный смысл его жизни! — сказал Хет. — А не жестокость… Он и без того достаточно жесток.
— А по-моему, он добродушный весельчак! — сказал Сваек.
— Жаль, что он не разбил тебе голову! — оборвал его Хет. — Тогда ты не был бы таким снисходительным… А о чем, по-вашему, говорят эти складки вокруг его губ?
Я почувствовал прикосновение к своей щеке. И содрогнулся от ужаса. Неужели это я был той обезьяной, о которой они рассуждали? Чепуха, с какой стати?.. Ведь я понимал все, что они говорили. Но тогда почему они прикоснулись именно к моей щеке, именно возле губ, где должна была отражаться жестокость обезьяны? Эта мысль потрясла меня, и я напряг все свои силы, пытаясь подняться с кровати. Не смог, конечно, поскольку был крепко привязан. Но зачем они привязали себе подобного, настоящего человека…
— Уртекс, твой красавец, похоже, проснулся! — пробормотал озадаченно Хет.
— Не может быть! — ответил Уртекс. — Это должно произойти через два дня.
— Он пошевелился! — сказал Хет. — И попытался открыть глаза…
— Погасите свет! — озабоченно сказал Уртекс. — Сейчас же погасите свет!
И действительно, свет надо мной погас. Я медленно открыл глаза. Над самой головой у меня висел большой зеркальный рефлектор, я сразу догадался, что вижу в нем себя. И снова содрогнулся от ужаса. Из рефлектора на меня смотрел какой-то невиданный зверь: и знакомый, и странный одновременно. Это был я. Меня вдруг охватила безумная ярость, я крепко оперся локтями о кровать и невероятным усилием разорвал путы на руках.
Теперь я сидел на кровати, хотя ноги мои оставались привязанными. Но так я, по крайней мере, мог оглядеться вокруг. То, что я увидел, нисколько меня не удивило. Я находился среди настоящих людей. Они были высокого роста, стройные, с большими головами. Я заметил, что они испугались, и это еще больше взбесило меня.
— Что вы со мной сделали?! — закричал я в бешенстве.
Они смотрели на меня уже не испуганно, а ошарашено. Страшный зверь вдруг заговорил по- человечески!
Двое стояли совсем рядом со мной, вероятно, один из них был Уртекс. Впрочем, я сразу узнал его по голосу.
— Успокойся, Эден! — сказал он добродушно. — Я сейчас тебе все объясню…
— Что ты можешь объяснить! — закричал я. — Я же слышал, что вы тут говорили. Ты вселил меня в какое-то дикое животное.
— Ты не прав! — сказал Уртекс ласково. — Ты не животное, Эден… Ты нечто большее даже, чем мы все. Нас миллиарды, а ты будешь прародителем великой человеческой цивилизации…
У меня пересохло в горле. Только теперь я осознал весь трагизм моего положения.
— Но я не хочу, Уртекс, умоляю тебя, — сказал я хриплым голосом. — Я не хочу быть прародителем… Я хочу быть человеком…
— Ты уже человек, Эден…
— Я хочу быть таким же человеком, как вы… У меня нет сил пройти путь длиной в тысячелетия, чтобы вновь обрести себя. Это страшно. Прошу тебя, Уртекс, верни меня обратно, туда, где я был раньше.
Уртекс помедлил с ответом.
— Я не могу сделать этого, Эден! — печально сказал он. — Но даже если и сделаю, это не в твоих интересах… Ты превратишься в элементы ампулы…
Я уловил быстрый взгляд, который Уртекс бросил на маленький операционный стол, но не понял его смысла.
— Раз так, лучше убей меня… Я не хочу начинать с начала. Я не хочу проходить этот ужасный путь…
— Он вовсе не ужасный, Эден… В этом пути весь смысл человеческой жизни.
Снова взглянув на операционный стол, он взял лежавший на нем шприц. Я прекрасно понял, что он собирается сделать.
— Не смей, подлец! — закричал я.
Я инстинктивно оглянулся вокруг в поисках предмета, с помощью которого мог бы защитить себя. В этот момент в бедро мне впилось тонкое жало. Я мгновенно ослабел и медленно опустился на кровать. У меня кружилась голова, но — странно! — я чувствовал, что мне легко, что я счастлив, полон внутреннего
