Как сейчас помню: слева от меня сидел на корточках, прижавшись спиной к стенке окопа, рядовой Стерцов, а справа примостился Монтекка. В небо то и дело взлетали разноцветные сигнальные ракеты, и отблески их плясали на складках отливающих серебром маскировочных халатов. Я тогда еще подумал, что эти огоньки наведут на нас траггов не хуже инфравизоров. Но вслух я этого не сказал, прекрасно понимая, что не один я такой наблюдательный.
Докурив сигарету, Монтекка бросил окурок на землю, раздавил каблуком ботинка и скосил хитрый взгляд на нас со Стерцовым.
— Знаете, парни, что лично мне больше всего не нравится в нашем обмундировании? — спросил он, постучав согнутыми пальцами по бронекирасе, надетой под маскхалат.
Стерцов поправил пластиковое забрало на шлеме и мрачно осведомился:
— Ну и что же?
— То, что под бронекирасу невозможно просунуть руку, чтобы грудь почесать! — радостно сообщил Монтекка и расхохотался над своей плоской шуткой.
Мне было совсем не смешно, но, дабы не обидеть Монтекку, я криво усмехнулся.
В клипсе, закрепленной на мочке левого уха, прозвучала команда ротного:
— Приготовились!
Я посмотрел на часы. Было ровно десять минут четвертого.
Приподнявшись, я выглянул из окопа.
Фобос уже закатился за горизонт, но ротный не спешил отдать команду «К бою!», дожидался намеченного времени.
— Ну, парни, — Монтекка приложил обе руки к краям забрала своего шлема и очень аккуратно, словно оно могло треснуть от неосторожного движения, опустил его на лицо, — что передать Богу, если я увижу его прежде вас?
Это была дежурная шутка, которую Монтекка всякий раз выдавал перед боем.
Четыре часа одиннадцать минут.
Я провел рукой по затвору винтовки и погладил указательным пальцем спусковой крючок. Затем поправил на груди ремень от закрепленной на спине ручной ракетной установки.
Четыре часа двенадцать минут.
— Вперед, — тихо и удивительно спокойно прозвучал в клипсе голос ротного.
— Вперед, — одними губами повторил следом за ним Стерцов.
— Вперед, так вперед, — усмехнулся Монтекка. — Хотя лично я…
Не закончив фразу, он первым полез из окопа.
Пока мы короткими перебежками добирались до подножия высоты, я думал только об отсветах сигнальных ракет на наших маскировочных плащах. Быть может, командованию было известно о траггах больше, чем нам, простым рядовым этой бессмысленной войны. Но меня все это время не оставляла мысль о том, что трагги могут обнаружить наше передвижение, использовав вместо инфракрасного обычное визуальное наблюдение за местностью.
Высота З-Х-З представляла собой высокий холм из марсианского песчаника с пологим склоном. По- видимому, до того, как нашу роту перевели на новые позиции, попытки уничтожить высоту уже предпринимались, — склон был изрыт глубокими воронками, оставленными реактивными снарядами ближнего радиуса действия.
Когда прозвучал приказ остановиться, я скатился в одну из воронок. Рядом со мной съехал вниз сержант Диманскйй. А следом за ним, прямо мне на голову, свалился все тот же Монтекка.
— Извини, Ник, — улыбнулся Монтекка, хлопнув меня по плечу.
— В темноте чуть было не принял тебя за трагга.
Это была еще одна из дурацких шуточек капрала Монтекки. На внутренней поверхности лицевого щитка у каждого из нас имелся небольшой экранчик встроенного инфравизора. С его помощью трагга можно было четко отличить от землянина по тому, что на его скафандре имелось пять точек, неизменно фиксируемых инфравизором. Впрочем, известно нам это было только по учебным видеофильмам, в которых трагги были воспроизведены с помощью компьютерной графики. Что собой представляет трагг в реальности, никто не знает… То есть, я хотел сказать, что лично не встречал человека, который видел трагга, живого или мертвого, на расстоянии ближе пяти-шести километров от себя.
— Оружие к бою! — прозвучал приказ ротного.
— Ну, трагги, держитесь! — Монтекка театральным движением передернул затвор винтовки. — Монтекка идет!
Я снял винтовку с предохранителя и ослабил зажим на ремне ракетной установки, чтобы в любой момент можно было легко сбросить ее со спины.
Последнего инструктажа перед боем не было. О чем было говорить, если никто не знал, что ожидает нас на вершине холма? А задача, поставленная перед нами, и без того была яснее ясного: уничтожить противника, занять его позицию и удерживать ее до подхода подкрепления.
Короткая команда:
— Вперед! — и мы полезли вверх по склону.
Молча.
Стиснув зубы.
Держа пальцы на спусковых крючках винтовок и готовые стрелять, как только в поле зрения появится враг…
Дальнейшее я помню не очень ясно. Отдельные события мешаются, наплывают друг на друга… Как ни стараюсь, мне не удается в точности восстановить, в какой последовательности они развивались.
Сейчас, когда я все это вспоминаю, мне почему-то кажется, что траггам заранее было известно о нашем наступлении. Но они ждали до последнего… Нет, не для того, чтобы подпустить нас ближе и расстрелять в упор. Они давали нам возможность одуматься и уйти.
Почему я так думаю?.. Не знаю… Вернее, я не могу этого объяснить. Чтобы понять, откуда берутся подобные мысли, нужно самому испытать то странное ощущение, которое возникает где-то в районе солнечного сплетения в тот момент, когда ты сидишь на дне глубокой воронки из марсианского песчаника, а темнота, окружающая тебя со всех сторон, настолько плотная, что кажется, будто ты один в целом мире. И в то же время ты отчетливо чувствуешь: всего лишь один неуловимо короткий момент отделяет тебя от шквала огня, когда каждая пуля, каждый снаряд, выпущенный врагом, будет нацелен именно в тебя.
Чему у меня точно нет объяснения, так это тупому упорству, с которым мы лезли на занятую траггами высоту, надеясь непонятно на что, поскольку каждому в роте с самого начала было понятно: штурмом высоту не взять.
Мы добрались, наверное, до середины склона, когда небо вспыхнуло ослепительными огнями осветительных ракет траггов.
На ровном, пологом склоне холма мы были, как на ладони. Трагги били по нам почти в упор, загоняя в воронки от взрывов, где потом добивали прицельными ударами самонаводящихся мини-ракет.
Казалось, врата ада разверзлись пред нами.
Я видел, как очередь из крупнокалиберного пулемета разорвала серебристую ткань маскхалата на груди Монтекки и разворотила его бронекирасу. Монтекка согнулся пополам, уперся стволом винтовки в песок и нажал на спусковой крючок. Отдачей его отбросило назад. Он упал на спину, да так и остался лежать.
Сержанту Диманскому самонаводящийся снаряд угодил в правое плечо, оторвав руку вместе с зажатой в ней винтовкой. Диманский лежал на песке и что-то бессвязно орал, истекая кровью. В тот момент я был счастлив, что дымчатое затемнение лицевого щитка на шлеме не позволяло мне разглядеть его лицо.
— Отходить!.. Немедленно всем отходить! — надрывно орал в самое ухо голос ротного.
Но какое там! Трагги отрезали нам путь к отступлению стеной минометного огня.
Я стоял на месте, судорожно сжимая винтовку. Продолжать двигаться вперед было так же бессмысленно, как и отступать. Смерть была со всех сторон. Я находился в самом центре огненного водоворота, в котором умирали мои товарищи, а я стоял и ждал, когда же настанет моя очередь.
Не знаю, чем это объяснить, но ни одна пуля даже не оцарапала мою бронекирасу.
