Ночная стража в Хэмптон-корте заступала только в полночь, и человек, вышедший из задней двери дворца в начале одиннадцатого часа, видимо, хорошо знал это! Он уверенно прошел по тропинке, усыпанной жухлой тополиной листвой, отворил калитку, отделявшую парк от леса, и, никем не замеченный, исчез в редком кустарнике, темневшем вдоль опушки. Отсюда до Темзы было три минуты ходу. Выйдя на берег, он вскоре разглядел в прибрежных камышах черный треугольник — нос причаленной лодки.

Лодочник протянул ему руку, помог перебраться через борт.

Камыши зашуршали, раздались, пошли назад, ломаясь под уключинами, потом снова сомкнулись темной стеной. Гребец сразу же направил лодку поперек течения и сильными рывками гнал до тех пор, пока она не оказалась в тени противоположного берега; потом повернул и осторожно двинулся вниз. Весло каждый раз будто прорывало черную пленку на поверхности, выплескивало спрятанное под ней серебро. В полном молчании проплыли они милю или две, пока с берега не долетел негромкий окрик.

Блеснул и исчез свет фонаря.

Три темных фигуры забрели в воду по колено, и лодка плавно вошла между ними, скрипнула днищем о песок. Двое приняли пассажира, на руках отнесли его на сухое место. Третий расплатился с гребцом и последовал за остальными. Со стороны полуразвалившегося сарая донеслось негромкое ржание. Четверо разобрали лошадей и гуськом въехали в тоннель лесной дороги.

— Сколько отсюда до Саттона? — негромко спросил один.

— Миль десять, не больше, — ответил другой. — Комнаты нам оставлены, так что можно будет немного передохнуть.

Но, видимо, в темноте они сбились с пути, потому что окраин городка смогли достигнуть лишь много часов спустя, на рассвете. Хозяин гостиницы, завернувшись в толстый стеганый халат, выбежал им навстречу и, не дав войти в дом, начал что-то горячо и встревоженно шептать, указывая на окна верхних номеров. Они некоторое время совещались между собой, потом уныло побрели к конюшням. Хозяин, не переставая беззвучно извиняться и кланяться, кинулся отвязывать им свежую подставу. Высокого черного жеребца подвели тому, кто плыл в лодке, остальным достались кони поплоше. Всадники выехали за ворота, быстро оставили позади пустынную улочку и у последнего дома свернули на саутгемптонскую дорогу.

Утренний свет прибывал медленно, и так же медленно и неуклонно набирал силу холодный восточный ветер. Желтая листва косо полетела с придорожных деревьев. Лошади бежали ровной рысью, и лишь на улицах попадавшихся навстречу местечек припускали в галоп. Всадник на черном жеребце замотал лицо шарфом, пряча его от окон просыпавшихся домов.

Так ехали час, другой, третий.

Миновали Гилфорд, Годалминг.

Питерсфилд объехали стороной и только здесь, укрывшись от ветра за холмы, устроили небольшой совет. Говорил в основном человек в шарфе. Двое других слабо и недружно возражали ему. Четвертый почти не принимал участия в споре, держал перед ними развернутую карту. Потом ветер прорвался в их укрытие, и карту пришлось держать в четыре руки. Наконец двое возражавших умолкли, почтительно поклонились, сели на коней и уехали в сторону Саутгемптона. Двое других немного погодя последовали за ними, но, дождавшись первого просвета в кустарнике, круто свернули на юг.

Еще около часа пришлось им кружить между холмами и дюнами, прежде чем усталые кони вывезли их на берег Ла-Манша. Продутый и прочищенный ветром воздух открывал широкую чернопенную полосу воды и за ней приземистую тушу — остров Уайт, Всадники свернули направо и после получаса езды въехали в высокие парковые ворота Титчфилд-хауза.

— Синьор Джанноти, вы опять будете говорить, что я пытаюсь обвязать детей подушками и соломой на все случаи жизни, что надеваю им шоры на глаза. Пусть так. И тем не менее я очень прошу вас: не давайте им в руки Тита Ливия.

Старая графиня замедлила шаг и, повиснув на локте своего спутника, пытливо и чуть испуганно заглянула ему в лицо. Из-за скверной погоды в сад выходить не хотелось, и они прогуливались вдоль западной стены дома. Ветер почти не долетал сюда, лишь время от времени маленькие водовороты палой листвы подкатывали к их ногам. Джанноти, стараясь не улыбнуться, повернулся всем корпусом к графине (некоторая деревянность в шее так и осталась у него после ранения) и спросил с деланным изумлением:

— Как? Неужели вы предпочитаете, чтобы ваши внуки изучали римскую историю по Светонию? Что может быть прямодушнее, благороднее, яснее доброго старого Ливия?

— В нем есть что-то такое жесткое. Да, что-то, напоминающее наших круглоголовых. Такое же упрямство, однобокость, такое же равнодушие к знатности, ко всему изящному. И не говорите мне, будто он всегда достоверен. Я слышала от знающих людей, что очень часто он вставлял в свои книги непроверенные легенды.

— Например?

— Например, эта история с удалением плебеев на Священную гору. Я не могу поверить, чтобы чернь, имея в руках оружие, вела себя так сдержанно и благоразумно.

— А в то, что сенат и без такого нажима даровал бы плебеям право иметь трибунов, — в это вы можете поверить?

— Изгнание царей тоже описано с явным сочувствием. А этот ужасный Брут,[34] казнивший собственных сыновей! Насколько было бы лучше, если б вы ограничились свободным пересказом, опуская самые жестокие места. Как хорошо вы пересказали им Гомера.

— Просто я слишком слаб в греческом, чтобы читать им подлинник.

Джанноти задумался, пытаясь выкатить носком сапога застрявший между плитами желудь, и в это время до них донесся звон подков. Они поспешили к концу тропинки, выглянули из-за угла дома и увидели двух всадников, въезжавших в ворота.

— Кто бы это мог быть?

Старая графиня, прикрываясь ладошкой от ветра, щурила слезящиеся глаза.

Джанноти всмотрелся, побледнел, потом сорвал с себя шляпу и, высвободив локоть, ринулся вперед. Он успел добежать как раз вовремя, чтобы помочь всаднику, устало слезавшему с черного коня. Потом припал губами к его руке:

— Ваше величество! Боже! Вы?.. В этих краях, в такую пору? Что случилось?

— Рад видеть вас вновь, Джанноти. Каким чудом вам и здесь удалось отыскать приличного портного? Этот камзол сидит на вас так же ладно, как в былую пору мундир. — Король повернул голову и слегка развел руками. — Графиня! Ваш король был вынужден бежать из собственного дворца, от собственной стражи, чтобы спасти свою жизнь.

Старушка приближалась к ним, сжимая сухими кулачками ворот у подбородка, отворачивая от ветра залитое слезами лицо.

— Ваше величество, вы же знаете… Всегда… Дом моего сына — ваш дом. В нашем роду все до одного… О господи! Что за страшное время!..

— Я знал, что найду здесь друзей. Возможно, если бы вы могли предложить мне какое-нибудь суденышко вместо дома, я выбрал бы его. Но сейчас — сейчас полцарства за стакан горячего грога.

Королю удавалось сохранять на губах приветливо-ироничную улыбку и говорить почти не заикаясь. Лишь оказавшись в теплой зале, опустившись в кресло у горячего камина, вытянув к огню закоченевшие пальцы, положив на край решетки ноги в грязных сапогах, он не смог больше сдерживать себя и издал то ли стон, то ли рыдание, в котором было все — тоска, страх, обида, отчаяние и бесконечная, все покрывающая усталость.

На следующий день ветер заметно ослаб, вода в проливе посветлела. С полудня король не отходил от южных окон Титчфилд-хауза, вглядываясь в дорогу, извивавшуюся между дюн, в морскую гладь. Тесная группа парковых сосен, кишевших белками и дятлами, закрывала часть горизонта.

— И все же вашему величеству не следует дожидаться посланных. — Джанноти сделал шаг вперед,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату