Подбросил в воздух. Затем еще раз пырнул рогами упавшего, растоптал его и встал, тяжело дыша.
На лице Апопи отразилось крайнее презрение.
— Это ничтожество не оправдало моих надежд ни на арене, ни в бою, — заключил он. — Он бежал тогда и сейчас. Жалкий трус. Другого о нем не скажешь. Но всю ответственность за наши поражения несет не он, а его командир, не так ли?
Лоб главного колесничего покрылся крупными каплями пота.
— Поверь, владыка, я сделал все, что мог. Никто не справился бы с ними лучше.
— Ты глуп, колесничий. Глуп, раз на тебя напали внезапно. Глуп, раз твоих воинов били египтяне в южных провинциях. Твои воины недостойны называться гиксосами. Глуп, раз полагаешь, что враг повержен. Встань.
Глава колесничих повиновался.
Правитель выхватил из ножен кинжал с золоченой рукоятью, с которым он никогда не расставался.
— Прыгай вниз, в лабиринт, или я сам тебя прирежу. Тебе нет прощения.
Глаза правителя кровожадно вспыхнули. Колесничий не стал медлить, спрыгнул с возвышения и упал, ободрав ладони и колени.
На первый взгляд, лабиринт не представлял никакой опасности.
Дорожки, кое-где поросшие травой и огороженные живой изгородью, вились и переплетались. Перебраться через изгородь было нельзя, оставалось пробиваться к выходу, пройдя все испытания до конца.
Впереди колесничий заметил пересохшую лужу крови. Не долго думая, он подпрыгнул, словно преодолевал невидимое препятствие, и не ошибся. Два ножа стремительно скрестились у него под ногами, грозя отсечь ступни.
На этот раз правитель остался доволен сообразительностью воина. С тех пор как его лабиринт оснастили затейливыми ловушками, не всякому удавалось пройти хотя бы первое испытание.
За поворотом изгороди колесничему вздумалось снова прыгнуть. Второй прыжок его погубил.
Земля разверзлась под ним, и он очутился в водоеме, где его поджидал голодный крокодил.
Крики несчастного не тронули ни крокодила, ни повелителя. Слуга поспешно принес Апопи бронзовую чашу для омовения рук.
В то время как крокодил разрывал на части военачальника, повелитель спокойно ополаскивал длинные пальцы.
2
С тех пор как с поля брани было доставлено иссеченное тело погибшего фараона Секненра, тридцатидвухлетняя царица оставалась при нем неотлучно.
Яххотеп повелела, чтобы следы ужасных ран и увечий не были сглажены и стерты бальзамировщиками. Она хотела сохранить память о великой отваге павшего, что сражался до смертного часа один против полчищ врагов. Его мужество сплотило египтян перед лицом ужасной опасности — неведомых им дотоле грозных боевых колесниц, запряженных лошадьми.
Потомок обедневшего знатного рода, Секненра боготворил Яххотеп, и она отвечала мужу всепоглощающей любовью. Ее восхищало благородство Секненра, его целомудрие, самоотверженное служение идее освобождения Египта от иноземного гнета, страстное желание вернуть царству былое величие. Рука об руку Секненра и Яххотеп преодолели множество трудностей, прошли не одно испытание, прежде чем вытеснили гиксосов из северной части Фив и тем самым положили начало освободительной борьбе.
Именно Яххотеп предложила устроить в тайном месте лагерь повстанческой армии, дабы обучать воинов, оснастив их оружием и всем необходимым. Секненра в точности воплотил идею царицы. Наследницей престола была Яххотеп, но она провозгласила фараоном мужа, и тот с честью нес тяжкое бремя власти до самой смерти, ничем себя не запятнав.
Хотя захватчики гиксосы вынудили царственную чету воевать, а это кровавый и горький путь, вдова отчетливо помнила минуты безграничного счастья, выпавшие ей на долю, пока Секненра был жив. Для нее он навсегда остался воплощением юности, храбрости и любви.
Хрупкая, будто глиняная статуэтка, Тетишери подошла к дочери, много дней и ночей проведшей в бдении у саркофага. Тщательно причесанная, умащенная благовониями, насурьмленная, старая царица с поразительным упорством сопротивлялась одолевавшей ее дряхлости и уступала лишь в одном: долго отдыхала днем и рано ложилась. Смерть зятя повергла ее в глубочайшую скорбь. И еще она боялась, что Яххотеп истает от горя, не найдя в себе сил дальше жить.
— Довольно поститься, — сказала она дочери.
— Посмотри, как прекрасен Секненра даже в смертном сне. Чудовищные рубцы и шрамы не изуродовали бесстрашного гордого царского лица.
— Отныне ты — единственная законная правительница Египта. Подданным нужны твои указы и повеления.
— Я буду с мужем до конца.
— Ты исполнила свой долг, не отходила от гроба, как велит обычай. Но теперь бальзамирование закончено.
— И все равно я останусь с ним.
— Нет, дочь моя. Я одна могу сказать тебе: час настал, исполним погребальные обряды и торжественно перенесем саркофаг в гробницу. Пускай ты не хочешь об этом слышать, пускай ты боишься.
— Я отказываюсь. Я не могу разлучиться с ним.
Рядом с черноволосой красавицей дочерью, чарующе прекрасной, Тетишери выглядела совсем древней и, казалось, она вот-вот рассыплется в прах, но духом она была крепка и не отступалась.
— Обратившись в вечную плакальщицу, ты обманешь надежды фараона, лишишь смысла его подвиг и гибель. Его путь ведет к звездам, а твой — к победе над иноземцами. Жрецы в Карнаке посвятят тебя, ты станешь воплощением Маат, непобедимой властительницей.
Яххотеп потрясли материнские слова, значительные и суровые, острыми мечами они пронзали ей сердце.
В глубине души она понимала, что Тетишери права.
В сопровождении верных телохранителей, вместе с сыновьями — четырнадцатилетним Камосом и четырехлетним Яхмосом — царица Яххотеп прибыла в храм Амона в Карнаке. Здесь жрецы день и ночь пели священные гимны, провожая павшего фараона в царство мертвых.
Владычество гиксосов привело Карнак в запустение, строительство храмов и гробниц прекратилось. Внутри крепостной стены возвышались два главных святилища. Одно с четырехгранными опорами, другое с огромными фигурами Осириса и расписными рельефами, повествующими о том, как бога убил его брат Сет, и о том, как бог воскрес. Согласно пророчеству, двери храма, где хранилось изображение Амона, «Сокровенного», должны были распахнуться сами собой в день окончательной победы египтян над гиксосами.
Та, которую воины величали царица Свобода, вступила в святилище, и верховный жрец почтительно склонился перед ней.
Старший сын Камос следовал за ней, выпрямившись и подобравшись. Младший, Яхмос, цеплялся за материнскую руку и плакал.
— Готова ли ты, царица, и дальше поддерживать пламя священной войны?
— Готова. Камос, присмотри за младшим братом.
Яхмос не отпускал мать.
— Я хочу с тобой. Хочу к папе!
