бесконтрольное распоряжение пятьдесят картин, которые будут одобрены жюри. Причем по условиям конкурса художникам отказано даже в праве быть осведомленными о том, для каких целей будут служить их картины: используют ли репродукции с них для открыток, или для рекламы я^еватель-ной резины, или какой?нибудь иной дряни. Если хотите, это «план Маршалла» в живописи. Вот что это такое!
Фужерон рассказывает, что виднейшие художники Франции выступили с протестом против этой затеи. Одним из организаторов этой кампании протеста был он сам.
— На днях открылась выставка открыточных дел мастеров, которые польстились на подачки мистера Галла, — пренебрежительно сказал художник. — Это на Фобур Сент — Оноре, в одном из лучших выставочных залов… Загляните туда — вы увидите, как выглядит бред бешеной лошади… Дикая мазня! Канзасскому спекулянту придется воспользоваться продукцией художников четвертого сорта. Впрочем, что ему до того? Лишь бы была марка: «Сделано в Париже»: американский покупатель открыток все слопает. Но для меня как французского художника важно не это. Для меня важно то, что настоящие мастера бойкотировали этот «план Маршалла» в живописи. Вы не найдете в салоне мистера Галла их полотен, они не приложили своей руки к этой позорной затее. И в этом я вижу успех проведенной нами кампании…
Общественно — политическая деятельность отнимает у Фужерона немало времени. Но он рассматривает ее как органическую часть всей своей творческой жизни. Сама живопись в его понимании — это оружие бойца.
— Честь художника, — говорит он, — требует того, чтобы его произведения не были забавой для рассеянных зевак, которые от нечего делать бродят по нашим салонам, а служили бы делу народа. Я осознал это еще тогда, когда пробирался из немецкого плена в Париж, чтобы участвовать в борьбе с гитлеровцами. Я еще раз понял это в памятный день похорон Улье. Я в долгу перед этим мужественным человеком. И, поверьте мне, я сделаю все, чтобы оплатить этот долг…
Фужерон берет кисти и возвращается к этюду картины, которая должна стать памятником рабочему Улье.
С тех пор мы с Фужероном не виделись целых три года. Но его картины постоянно присутствовали в Париже, и у меня всегда было такое впечатление, словно мы расстались с Андре только вчера.
В 1949 году он выставил?таки в Осеннем салоне свою картину «Честь и слава Андре Улье», которая прозвучала как еще более острый вызов конформистскому искусству, нежели его «Парижанки на рынке».
Я несколько раз побывал в Осеннем салоне, подолгу разглядывал картину Фужерона. Она была глубоко трагична, но в ней не было ни грана отчаяния, напротив, картина звучала как призыв к борьбе, к отмщению. У сте ны, на которой висела только что наклеенная им антивоенная листовка, лежал навзничь коммунист Улье, сраженный пулей трусливого и злобного полицейского. Жена и дети рабочего, охваченные неизбывным горем, застыли над ним, словно каменные изваяния, в их взорах горе, тоска и смертельная ненависть. А трое товарищей Улье — пожилой рабочий, молодой парень, девушка — уже устремляются вперед, и девушка тяпет за руку старшего сына погибшего рабочего — слезами в беде не поможешь, надо немедля поднимать рабочий Париж против тех, кто совершил руками злобного шпика Ноана это зверство…
Власти пытались запретить показ новой картины Фужерона в Осеннем салоне. Но возмущение полицейской расправой с рабочим — коммунистом все еще было необычайно сильно в Париже, и администрация в конечном счете дала скрепя сердце свое разрешение. У картины всегда толпились люди. Вспыхивали жаркие споры. Одни хвалили картину, другие злобно ругали ее. Но никого Фужерон не оставил безразличным: ни врагов, ни тем более друзей, ни даже людей аполитичных — его картина была актом политической борьбы и воспринималась именно так.
Вскоре после этого Андре Фужерон по приглашению профсоюза горпяков Северной Франции уехал работать на шахты. Он поселился в городке Лене, организовал там «Народный дом» и необычайно много рисовал и писал с натуры. Шахтерский мир захватил и увлек его. И когда он вернулся наконец в Париж, его мастерская обогатилась десятками первоклассных работ. В галерее Бернгейма — младшего, где обычно устраиваются выставки признанных мастеров современного искусства, состоялся широкий показ этих работ — там было представлено сорок картин, этюдов и рисунков под общим названием «Страна шахт». Подзаголовок выставки гласил: «Вклад в разработку нового французского реализма». И справедливость требует подчеркнуть, что это действительно значительный вклад.
Мне запомнились многие картины, показанные Фуже-роном в галерее Бернгейма — младшего. В отличие от броской, вызывающей, полемически заостренной картины «Честь и слава Андре Улье» это были на первый взгляд спокойные, отражающие повседневную жизнь будничные работы. Шахтеры идут на работу. Пенсионер, отдавший труду под землей всю жизнь, греется у старенькой печурки. Женщины стирают белье. Пейзажи: белесое северное небо, аспидные конусы терриконов, унылые, вытянутые в линию ряды похожих друг на друга, словно близнецы, хижин горняков. Но зритель чувствует: где?то там, внутри этого, внешне такого спокойного, мира таится огромная взрывчатая сила — она уже дала о себе знать в годы сопротивления фашизму и тревожной осенью 1948 года, когда длительная шахтерская забастовка достигла такого накала, что испуганный министр внутренних дел Жюль Мок послал против горняков танковые войска, и она еще не раз заявит о себе.
Художнику удалось, не форсируя свой творческий голос, не прибегая к красочным гиперболам, изображая как будто бы лишь то, что лежит на поверхности, раскрыть глубокий внутренний мир достойных и храбрых людей «страны шахт». Познакомившись с этими картинами, показывающими мрачную повседневную жизнь шахтеров и, главное, их мужественные лица, одухотворенные стремлением не примиряться с нею, а бороться за лучшую долю, зритель уходил с выставки, погруженный в глубокие раздумья. И вдруг у выхода он останавливался как вкопанный перед двумя полотнами такого же публицистического звучания, как «Честь и слава Андре Улье». Это были великолепно исполненный этюд «Мертвый шахтер» и картина «Они вершат суд»: за столом трое мужчин и одна женщина, изувеченные на подземных работах, — безрукие, израненные, с протезами и без протезов, они сурово глядят вам прямо в глаза, напоминая о том, что рано или поздно рабочий класс Франции свершит свой суд над теми, кто обездолил его, отнял у его сыновей жизнь и здоровье…
Выставка картин Фужерона имела большой творческий и политический успех. Она была показана не только в Париже, но и в провинции — в Марселе, Дуэ и других городах. Три картины из серии «Страна шахт» демонстрировались в Турине на франко — итальянской выставке «Художники современности». И наконец, в этом же году Фужерона приглашают принять участие в Парижской выставке «Художники — свидетели своего времени». Это приглашение как бы знаменует собой общественное признание художника, твердо и окончательно решившего посвятить свой талант творческому служению народу. Ра ботники изобразительного искусства, объединившиеся под лозунгом «Художники — свидетели своего времени», ведут во Франции огромную и, я бы сказал, жизненно важную для искусства работу: они ежегодно устраивают тематическую выставку, посвященную нашему времени и его проблемам. На этих выставках перекрещиваются пути художников различного стиля, разной творческой манеры — они очень не похожи друг на друга, но каждый из них по — своему реалист, ибо невозможно быть свидетелем своего времени, отказавшись от взаимопонимания со зрителем. Отныне Фужерон, как он заявил на днях, будет постоянным участником этого творческого содружества.
Андре продолжает свой творческий поиск. От выставки к выставке, от картины к картине, он в чем?то меняет свой почерк; этот художник никогда не повторяется. И все же главное направление его целеустремленного поиска остается неизменным — он добивается все большей творческой ясности и выразительности, ему важно, чтобы все написанное им было попятно и близко народу. И еще: Андре постоянно ищет и находит самые острые темы и сюжеты, близкие сердцу коммуниста. Его влекут сейчас темы борьбы вьетнамского народа, темы борьбы алжирцев за свою независимость. Он снова и снова возвращается к теме о движении Сопротивления. Он по — прежнему живет борьбой французского рабочего класса за свои права.
Хожу я по выставкам этого художника, вглядываюсь в его картины, отмеченные печатью глубокой заинтересованности в контакте со зрителем, и невольно вспоминаю свою поездку в поселок американских художников Вудсток, где мне довелось побывать четыре года тому назад. Американские коллеги Фужерона тоже заняты творческими исканиями. Они тоже бунтуют против мертвящего гнета буржуазного строя. Но как разительно расходятся их пути: если Фужерон и его единомышленники, оставаясь на путях реализма,
