Я люблю Марка.
Но в его жизни для меня места нет.
Глухо застонав, я поняла, что так жить нельзя. Что я гублю не только себя, но и тревожу родных и близких.
Получится ли у меня надеть на лицо маску, как это сделал Марк? Хотя бы превратиться в равнодушную неэмоциональную статую, раз уж мне не суждено больше радоваться?
Еще через несколько дней вернулась мама, и мне пришлось прекратить плакать. Сжимая зубы, и постоянно отворачивая лицо, я прятала от нее свой взгляд.
Я не живу, я существую. Существую, потому что не могу не существовать.
Я возненавидела свое сердце, потому что оно причиняло слишком много боли. Основная масса удушающих чувств исходила именно от сердца. И я никак не могла найти способ заставить его замолчать.
На людях мне иногда удавалось надеть непроницаемую маску – маску без чувств. Я видела свое отражение – у меня были такие же холодные и пустые глаза, как у Марка. Взгляд, направленный в никуда и ничего не видящий.
Марк совершенно напрасно говорил мне про время. Моя любовь никуда не денется, я через все пронесу ее.
Друзья постоянно спрашивали о моем настроении и старались приободрить, что мне было совершенно не нужно. В такие моменты я хотела испариться, чтобы никто, никогда и нигде меня не видел и не нашел. Их поддержка тоже причиняла мне боль: таким образом, они лишь заставляли меня вспоминать о том, о чем я и так не могла забыть. Никто не понимал, что не в их силах мне помочь.
Но иногда я все же не могла выдержать – особенно когда долгое время находилась среди людей, и тогда все замечали выступающие на моих глазах слезы.
И как-то утром я поняла, что надо что-то делать. Похоронить сердце вместе со всеми чувствами раз и навсегда. Чтобы ни радости, ни горя больше не было.
Только, как это сделать?
Как?
«Отдели чувства женщины от ее разума – и она твоя, – вспомнилось мне выражение римского императора Юлия Цезаря. – Разделяй и властвуй».
Разделяй и властвуй.
Это показалось мне неплохой идеей. Если я не могу физически избавиться от своего сердца, я попробую сделать это каким-нибудь другим образом.
Умертвить сердце. Умертвить свои чувства. Чтобы больше никогда ничего не испытывать.
Я отделю чувства от разума, и выберу разум. И отныне буду жить по своим законам. По тем законам, которые буду создавать сама.
Экзамены остались позади. Я сдала все на пять, потому что самым тщательнейшим образом готовилась к каждому из них.
И сейчас я была совершенно свободна, но эта свобода нисколько не радовала меня.
– Я возьму тебя с собой, – в десятый раз повторяла мама. – Через неделю мы едем в Испанию.
– Я не поеду.
– Тебе необходимо развеяться.
– Я не хочу.
– Ты отпустишь меня одну в незнакомую страну?
– Отпущу.
Единственное, чего я желала – чтобы мама отстала от меня. Я давала односложные ответы на ее вопросы, но это вызывало только кучу других.
– Что ты собираешься делать здесь одна?
– Я не знаю.
– Вика! – Голос мамы упал и стал каким-то болезненным. – Я надеялась, что, посетив другую страну, ты… оживишься немного.
– Что сделаю? – переспросила я, не без труда изображая интерес.
– Ты ведь знаешь, о чем я говорю! – Мама взмахнула руками.
Мне было неинтересно ее слушать, и потому я пропускала половину слов мимо ушей.
– Ты обязательно поедешь со мной, и никаких отговорок!
Как будто я стану придумывать отговорки.
Я покачала головой.
– Нет, не поеду.
– Как же можно быть такой упрямой!
Мне даже стало смешно. Это я-то упрямая? Да я ей сразу сказала, что никуда не поеду. Я просто не меняю свои решения. Это она упрямится и совершенно бесполезно тратит время на уговоры.
– Мама, мы уже обсуждали это.
Она замолчала, а когда заговорила снова, ее голос дрожал, будто она вот-вот заплачет.
– Дочка! Когда ты прекратишь все это?
– Прекращу – что?
– Вот уже несколько месяцев… сколько месяцев прошло, а ты… – Она запиналась, постоянно сбиваясь.
– Но как же можно так жить! Ты ведь словно… словно мертвая. Тебе ничего не интересно…
Я равнодушно слушала ее – опять она завела старую пластинку.
– У меня все хорошо. Я сдала все экзамены на «отлично» – чего еще тебе надо?
– Да лучше бы ты все на тройки сдала! – с жаром воскликнула мама. – Лучше бы проявляла хоть какой- то интерес к жизни!
«Интерес к жизни!» – повторила я про себя. Одни эти слова звучат глупо. Я уже давно ничего не чувствую, и прекрасно живу. Я даже не ощущаю биения сердца и, соответственно, не чувствую боли.
Мне ничего не страшно. Я знаю – что бы ни случилось, меня ничего не коснется. А даже если коснется, то на мне никак не отразится.
Я больше не чувствую.
Я спокойна. Спокойна всегда.
Теперь я умею слушать доводы рассудка. Все, что к рассудку не относится – я отметаю прочь.
Не важно, что это лишает меня минут радости и улыбок. Важно, что рассудок помогает бороться с болью.
Я очень долго добивалась этой способности. Мне с огромным трудом удалось научиться побеждать в борьбе с мыслями. Было очень тяжело заставить мысли течь в нужном мне направлении.
И я боготворю эту свою способность не чувствовать.
Пусть все говорят мне, будто я похожа на мертвую – они просто не понимают, чем я обладаю.
Умение жить рассудком – самое высшее благо, которое только может иметь человек. Оно обеспечивает все: и спокойную жизнь, и хорошие оценки, и хорошую работу. С этим умением я превзойду всех и добьюсь сногсшибательных успехов – оно само собой так получается.
Единственное, что… Эти успехи мне совсем не нужны. Но и к этому я тоже отношусь спокойно.
– Ты только посмотри на себя! – дрожащим голосом говорила мама, а я подумала о том, что не хватало еще, чтобы она тут расплакалась. – Сколько времени ты уже не смотришь в зеркало!
– Мне все говорят, что я красивая.
– Ты же совсем похудела.
– Я стала стройнее, – поправила я.
– Я больше не могу смотреть тебе в глаза. Знаешь ли ты, что там отражается?
Я вопросительно взглянула на нее.
– Ничего не отражается. Куда ты смотришь? Точно витаешь где-то в другом мире. Точно видишь что-то,
