И на первый день Троицы 5 июня 1927 года у Кати родился ребенок. Это была девочка. Назвали Тамарой. Из родильного дома Катя пришла с ребенком к соседям Рыбниковым. Остальные члены семьи до окончания строительства жили в сарае и мазанке, стоявшей на краю оврага.
Осенью семья вошла в новый дом.
Было у маленькой Томуськи столько бабок и столько нянек, что Кате почти и не доставалось очереди, чтоб понянчить дочку.
Вскоре Петра Константиновича выбрали членом сельского совета. Протоколы заседаний сельсовета помогала оформлять Катя. Она интересовалась общественными делами, новой жизнью своего села. Вместе со своей подругой Лизой Миловановой (снохой Ксени) дежурила в штабе по хлебозаготовке, оформляла протоколы и там. Постепенно она, от природы очень активная, стала в курсе всех сельских дел. Молодую активистку заметила председатель женорга М.И. Лапина. Ее привлек и стиль Катиных протоколов, в которых она умела точно охватывать мысль выступающих.
В 1929 году началась коллективизация, создавались один за другим колхозы, в которые входило все больше и больше семей, в большинстве своем малоимущих. Катя все чаще бывала в сельсовете и штабе. И однажды Лапина пригласила ее к себе:
— Ты очень хорошо пишешь, Катюша. А хотела бы ты где-нибудь поработать?
— Да разве же нет, если смогу?
Первым поручением было заключение социалистических договоров между колхозами Турковского района. Восемь дней ходила Катя из колхоза в колхоз, из деревни в деревню. Лапина осталась довольна проведенной работой, четким и грамотным оформлением протоколов и бланков — порученное дело выполнено со всей ответственностью.
— А теперь иди в нарсуд, — сказала ей Мария Ивановна, — поучишься три месяца и зачислят тебя в штат на зарплату. Там о тебе уже знают, иди.
Но уже через два месяца Катя в качестве секретаря вела протоколы гражданских дел, а еще через месяц протоколы дел уголовных.
Готовился уходить на пенсию старый следователь Чулков. Именно из Кати решил подготовить себе смену, много учил ее, давал дельные советы, бывал и у Куделькиных частенько дома. Радовалась маленькая Томка, когда приходил к ним старый Чулков. Он подхватывал ее на руки, усаживал на колени, и они начинали учить стихи:
Песню Юрочке.
Но Катерина наотрез отказалась ехать в Саратов учиться на следователя. Были нередкими случаи мести родственников раскулаченных или осужденных. Так, в этот период в Ртищеве был убит сын следователя, только что отслуживший армию.
Катя работает в суде уже около двух лет. Дочка подрастает, окруженная заботой родных. Катя стала ходить на репетиции хорового и драматического кружков в Дом культуры, выступать в концертах.
Очень полюбила художественную самодеятельность, сцену. Часто ставили серьезные спектакли: «На бойком месте», «Грозу» Островского и многие другие.
Домой иногда ее стал провожать Андрей Яшков. Парень хороший, в противоположность Петру спокойный, мягкий, деликатный; пользовался авторитетом на работе в райфо. И внешне недурен: высокий, стройный, симпатичный. У Петра была яркая красота: темные кудри, карие глаза. У Андрея же лицо с тонкими чертами, голубые глаза, прямой нос, светлые волосы и щеки с румянцем. Поговаривали, что у него чахотка {туберкулез легких). Как он ни уговаривал, Катя и слушать не хотела о замужестве, за один год замужней жизни так нажилась, что и думать об этом пока не хотела. Да и чувств сильных к Андрею Катя не питала.
Андрей не отступал, стал заходить к Осиным домой. Волчонком смотрела на него Томка. Какая разница в дядях: Чулков или Яшков? Но детское сердце эту разницу находило. И на гостинцы не смотрит, даже ручонки назад.
— Неужели мне гостинцы назад нести или бросить? Практичная девочка находила выход:
— Вон Лидке их отдай.
Дел на работе в суде стало невпроворот, особенно по раскулачиванию. Опытный судья Манухин уже один не справлялся. В помощь дали выдвиженца И.И. Грачева. Это был почти сосед Осиных, жил на той же улице Лачиновка. О нем поговаривали в улице как о человеке, у которого «не все дома». Он пытался когда-то торговать в керосиновой лавке, но не сумел, потом увлекся церковью, пел в церковном хоре на клиросе, грамоты почти не знал. Неожиданно для всех вступил вдруг в партию, пытался выступать на собраниях, но, как правило, не по существу, а чтоб показать активность {или по глупости). И вот этот самый Грачев на удивление всем, кто его знал хорошо, был назначен вторым судьей в помощь Манухину.
{В первые школьные годы я начинала играть с его дочерью Лидкой, учившейся в нашей школе класса на два-три старше меня. Но она была настолько тупа, что потом ее стали оставлять в каждом классе на три года. Я уже стала старшеклассницей, а Лидке так в это время и пришлось бросить школу, не перешагнув в пятый класс. Позже она родила двух детей. К несчастью, и они обе были умственно отсталыми. Возможно, наследственность.)
Вот такому чудо-судье доверили решать человеческие судьбы: он не понимал ни одной статьи в кодексе по уголовному делу. Во время суда выкрикивал разные глупости, грубо превознося свою персону. Зал хохотал, а суд превращался в спектакль. Но печальнее всего, что он не разбирался, кулацкая ли это семья или вовсе нет. Почти в каждом человеке ему мерещился кулак. А коли он решил, что перед ним кулак, всех мерил одной меркой — десять лет тюремного заключения. И каждую неделю суд выезжал на несколько дней в деревни и села района. Сколько пострадало невинных людей по вине глупого самодура! К примеру, такой случай: Грачев осудил, как кулаков, наибеднейших крестьян, которые с приходом советской власти коллективно арендовали бывший барский сад. «Кулаки» стояли на суде босые, оборванные. Зная хорошо Грачева и предвидя приговор, Катя в перерыв сбегала к родным несчастных, чтоб те хоть успели собрать узелочки подсудимым, ведь их погонят на Турки как есть — босыми и раздетыми, а приговор будет неизменным — десять лет. Подобное повторялось без конца. Перенесшая стресс в семейной жизни, ранимая Катя приезжала с судов больная. Какой уж тут драмкружок? Какая самодеятельность? Прямолинейная по характеру, Катя решила бороться. Она стучалась во все двери руководства Турков, писала в область о глупом выдвиженце Грачеве, наломавшем немало «дров», не только просила, но и требовала разбора, пересмотра дел, создания комиссии.
Подбирался Грачев уже и к дому Микиткиных. Филипп с Грушей остались одни, даже младший Миша уехал работать в Донбасс на шахту. Но как раскулачить? Сыновья и дочери работают на заводах и шахтах. Старшая дочь Лиза работает с мужем в колхозе, младшая замужем за инструктором райкома партии. Сам Филипп из бедняков, кроме лаптей, не знал другой обуви.
Но «обвинения» нашлись. В то лето, когда Дмитрий женился и отделился, а Петька был еще мал, на уборку хлеба себе в помощь Филипп нанимал двух соседских парней. И это уже «улика», об этом знают и подтвердят соседи. Получается, что у Филиппа были батраки, что он эксплуатировал чужой труд, что свойственно кулакам. Кроме того, Филипп не хотел вступать в колхоз. Ему, разумеется, и незачем. Им, пожилым людям, разменявшим седьмые десятки своих лет, хватает еды со своего хозяйства. Да и много ли наработают в колхозе люди, которым перевалило за шестьдесят? Не за что раскулачивать. Но очень уж у Микиткиных дом хорош! Из штаба по хлебозаготовке принесли извещение на налог. Пусть Филипп покрутится.
Крутись не крутись, но нет у Филиппа столько зерна.
Вечером прибежала Милованова Лиза, работница штаба.
— Дядя Филипп, не вы первые, не вы последние: кто не погашает налог, на того заводится дело по
