медицинская комиссия нашла, что у нее одно колено несколько тоньше другого, для танцовщиц это неприемлемо. Но в медицинском училище в Энгельсе, который разделялся от Саратова лишь Волгой, был недобор. Туда-то она и поступила.
На зимние каникулы приехала такая же счастливая, как и Сережа. Ей успели сшить зимнее пальто бордового цвета с котиковым черным воротником шалькой. Она была очень хорошенькая: ростом чуть выше сестер, с тонкими чертами лица и большими голубыми глазами. Молоденькая и стеснительная, она смущалась, что учится на гинеколога и просила меня отвечать, если кто спросит, что учится на фельдшера. Она еще не встречалась ни с одним парнем, но в своем дневнике писала о том, что какому-то пареньку она нравится, он частенько заходил к ним в общежитие. Ей он тоже был не безразличен. Однажды у нее исчезла перчатка, она обыскала везде, но пришлось ходить без перчаток. Пропавшую вещь возвратил паренек, он хотел сохранить ее, как сувенир, но видел, что других перчаток у девушки нет, и она зябнет. Но в основном в дневнике она писала о своих подругах, которые после Тони у нее теперь появились, о кино и киноартистах, об учебе. Я очень сожалею, что ее дневник не сохранила, он исчез.
Мама Наташа была рада, что Лида учится именно в Энгельсе, где живет ее старший сын Николай, офицер Красной Армии. Младшую «Аленку» он любил больше, чем старших сестер. Значит, деревенской девушке не будет совсем одиноко в чужом городе.
Но Лида почти никогда не заставала брата дома, днем он был на работе. Иногда в выходные дни они виделись, но Лида постоянно ловила на себе недовольный взгляд его жены Тоси. Маме Наташе без старенького папы было нелегко учить сразу двух студентов. Она продолжала шить рубашечки по-прежнему и продавать, но понимала, что помогает своим студентам меньше, чем хотелось бы, что они недоедают. Но полуголодной Лиде в отсутствие дяди Коли тетя Тося никогда «не догадывалась» налить стакан чая. Посидев, она уходила. И даже маленькая дочка дяди Коли Лилька вдогонку ей басила: «У, Лидена- Будена!».
Дядя Коля ни о чем не догадывался, Лида не подавала вида, чтоб избежать неприятностей в их семье, только постепенно желание приходить к ним у нее пропало. Да и дома в Турках она призналась только мне, и кое-что о ее обидах я узнала из ее дневника.
Позже я невольно сравнивала тетю Тосю с Марусей, женой Сережи. Они отличались друг от друга, как небо от земли. Веселая, открытая Маруся всегда готова была поделиться всем, что у нее есть. В дом наш вошла так, будто в нем она жила всю свою жизнь и до замужества. Мы прожили вместе много лет: и до войны, и всю войну, и я не помню, чтобы были серьезные ссоры, неразрешимые проблемы.
Сварливая же тетя Тося, приезжая летом с детьми к нам на свежий воздух из города, в первые же дни ссорилась со всеми. Необразованная и кичливая, она гордилась только тем, что она — жена военного, а значит, на голову должна быть выше всех, повелевать, приказывать, презирать. Стараясь унизить семью, порою переходила к кому-нибудь на квартиру. Оформивший следом отпуск и приезжавший в Турки дядя Коля был между двумя семьями, как между двумя огнями. Она применяла любые способы, чтоб отдалить его от родни наговорами. Но он, изучивший за многие годы повадки своей женушки, не попадался в сети и оставался таким же дружелюбным со всей нашей семьей.
Живя же с тетей Тосей, как говорили наши, он «нес крест». Возможно, впоследствии мама жалела о том, что в письме посоветовала ему возвратиться с Дальнего Востока к своей семье и расстаться со счастьем, которое он оставил в Уссурийском крае.
А студенты наши продолжали учебу. Вот уже скоро экзамены, а за ними летние каникулы! Лида и не догадывалась прежде, что ее так потянет домой в родные Турки.
В эпидемию она заболела гриппом. Но не сдавалась, хоть он валил с ног, и к экзаменам приходилось готовиться, лежа в постели. А вскоре она прислала письмо о том, что лежит в больнице с воспалением легких. И, наконец, письмо еще более тревожное: Лида в тубдиспансере.
Прошла весна, началось жаркое лето. Состояние здоровья больной не улучшалось. Ей сделали операцию, после которой она стала чувствовать себя гораздо хуже.
Из тубдиспансера в Турки пришло письмо о том, что надежды на выздоровление нет, и будет лучше, если больную заберут домой.
В Турки просилась и сама Лида, но по другой причине: она писала, что кормят в больнице невероятно плохо.
За своей несчастной младшей сестренкой поехала моя мама.
Но сдаваться мама Катя не хотела, она не верила, что может потерять сестру, так недавно еще здоровую, веселую и счастливую. В тур-ковской больнице фтизиатором был уже в те годы не Пересыпкин, а тезка нашей Лиды — врач Лидия Петровна. После рентгеновских снимков она была удивлена:
— И больная, и вы утверждаете, что болело левое легкое. Почему же операция сделана на правом?
Что могла ответить мама? Она не медик. Теперь уже от Лидии Петровны мама услышала, что болезнь сестры в такой форме, что лечение помочь ей не сможет.
Меня, чтобы не заразить туберкулезом, поселили у моей крестной Татьяны, проживающей в экспедиции Студеновского совхоза, где работала и она, и ее муж. Это было далеко от дома и от школы. Но мимо этого здания возили в школу мою учительницу, проживающую в экспедиции тоже какого-то совхоза. Они забирали в школу и меня.
А мама боролась с болезнью Лиды до последнего, как солдат. Услышав, что в каком-то районе есть хороший частный лекарь, она, выпросив в Госбанке подводу и закутав Лиду в тулуп, повезла ее к этому человеку. Он назначил лечение, дал свои советы, но и это не помогало. Кто бы что ни подсказал, что бы кто ни посоветовал, мама выполняла все: доставала кагор и портвейн, надеясь, что ложечка вина перед обедом разовьет у больной аппетит, варила ей состав из меда, какао, цветка алоэ и свиного сала и прочее и прочее…
Но Лида слабела и вскоре уже не могла вставать с постели.
И вдруг новое потрясение: бросил институт Сережа, не доучившись всего один год. Он приехал домой не один, а с женой, которая была в положении. Они познакомились в Турках во время его каникул. Маруся была уроженкой из Саратова, но работала в Турках в «Красном кресте». Молодые люди полюбили друг друга и решили пожениться. Отец Сережи сидел в тюрьме, старая мама Наташа еле тянула двоих студентов, и он решил скрыть от родных свою женитьбу. Солидарной с ним была и Маруся. И от своей семьи она тоже скрыла, хотя в Турках на работе рассчиталась и поехала, как и Сережа, тоже в Саратов. Маме говорили об их женитьбе, но она считала это сплетней. В Саратове Сережа начал учебный год и жил в общежитии, Маруся — в семье своих родителей. Но встречаться молодожены продолжали. Вскоре родители заметили, что их дочь заболела, ее часто мучила тошнота и рвота. К больной часто стал приходить молодой «врач» с чемоданчиком. Это и был Сережа, которого родные принимали за врача. Ему, всегда прежде честному, не давала покоя эта тайна от своих родных и от родных жены; ею он очень терзался.
Близилась зимняя сессия. Приходилось часто недоедать, денег из дома просить стеснялся, не знал, что отвечать в письмах на вопрос старшей сестры о его женитьбе. Не шла на ум учеба, да и времени было маловато на подготовку к экзаменам: часто спешил к жене в город из загородного института. Там, в центре города, порою и готовился к экзаменам в городской библиотеке. И однажды, выйдя из читального зала в гардероб, он вместо своего нового бобрикового пальто получил старую телогрейку: кто-то подменил, оставив ему рваную одежду. Он страдал, вспоминая, с каким трудом мать на последние деньги приобретала ему это пальто.
Маруся не выдержала и всю их тайну открыла своим родным. Те отнеслись с пониманием, им пришелся по душе молодой «врач». Отец Маруси отдал ему свое пальто.
Все экзамены выдержаны. Но напряжение нескольких месяцев сказалось йа здоровье. Вскоре он простыл, заболел и обратился к врачу.
— Я вам одно скажу, молодой человек, — сказал ему старый врач, — кроме таблеток основным вашим лекарством должен быть отдых да усиленное питание, не то и до чахотки себя доведете.
Где оно, это усиленное питание? Где тот отдых, если впереди самый трудный учебный год и предстоящий диплом? Как и чем содержать семью: жену, ребенка и себя?
Дома в Турках лежала безнадежно больная умирающая сестра. А в ушах звучали предостерегающие слова доктора.
Всего этого было достаточно, чтоб расстаться с институтом, в который он так мучительно готовился,
