носить исключительно деловой характер. Вагнера всё более и более удивляла тонкая и возвышенная натура Матильды. Ее поэтические опыты были известны далеко за пределами семейного круга, и Вагнер как профессионал имел возможность оценить их по достоинству. Она прекрасно разбиралась в музыке, была умной собеседницей, общение с которой доставляло Вагнеру истинное наслаждение. Матильда была способна по-настоящему прочувствовать и понять все его новаторские идеи. Разговоры с ней Вагнер без преувеличения мог сравнить с беседами с Листом — настолько ее суждения об искусстве были глубоки и близки ему. Он и сам не заметил, как стал проводить у Везендонков всё больше и больше времени. Ни Рихард, ни Матильда не смели признаться даже самим себе, что их отношения уже переросли в глубокую восторженную взаимную любовь. Однако оба не хотели строить свое счастье на горе близких людей, тем более что Минна в то время начала серьезно болеть. Влюбленные самоотверженно решили, что их отношения не выйдут за рамки возвышенного преклонения друг перед другом. Окружающим, естественно, это было трудно понять…
Сближение с Матильдой Везендонк стало тем толчком, который окончательно заставил Вагнера начать разработку сюжета «Тристана и Изольды». В едином порыве он почти довел до конца первый акт драмы. И тут, словно по иронии судьбы, в сентябре в Цюрих приехал Ганс фон Бюлов с молодой женой Козимой, дочерью Листа. Совсем недавно, 18 августа, они заключили брак и отправились в своего рода свадебное путешествие — к Вагнеру, преклонение перед музыкой которого сблизило их[326]. Вагнер предложил молодоженам поселиться в «Убежище». В одно время и в одном месте оказались три главные женщины в жизни Вагнера, его прошлое, настоящее и будущее: Минна, Матильда и Козима. С прошлым его уже почти ничего не связывало, настоящее истекало кровью страдающего сердца, будущее было покрыто пеленой неизвестности.
Чтобы максимально держать себя в руках и ничем не выдать своих чувств к Матильде, Вагнер всецело отдался творчеству. 18 сентября он полностью закончил поэтический текст «Тристана» и прочитал его в присутствии Бюловов и Везендонков. Матильда была особенно взволнована содержанием последнего акта. Вагнер утешал ее, говоря, что серьезные драмы всегда заканчиваются именно так, как «Тристан», Козима была с ним абсолютно согласна…
Пока Бюловы гостили в «Убежище», Вагнер часто устраивал музыкальные вечера, на которые, кроме Везендонков, приглашались и его старые знакомые доктор Франсуа Вилле со своей женой Элизой. Это были поистине счастливые дни для хозяина дома, когда он мог хотя бы ненадолго отрешиться от всего, что его тяготило, — настоящее затишье перед бурей.
В конце сентября Ганс и Козима покинули гостеприимный дом и переехали в Берлин, где собирались обустраивать свой семейный очаг. А Вагнер вновь вернулся к «Тристану». Первый акт, начатый им в первых числах октября, был завершен к Новому году.
И снова обстоятельства отвлекли Вагнера и от творчества, и от сердечных переживаний. Ему стало известно, что в Париже в «Театр-лирик»
Первым делом он оформил у нотариуса доверенность на имя господина Оливье, дававшую тому право представлять интересы Вагнера в вопросах зашиты его авторских прав. Отныне за парижские постановки своих музыкальных драм Вагнер был спокоен. Вообще в лице Эмиля Оливье Вагнер приобрел деятельного и преданного друга, а с Бландиной у него установилась прочная душевная близость: «Мы понимали друг друга с первого слова, о чем бы ни шла речь: о предметах ли, о людях ли, с которыми приходили в соприкосновение»[328]. Умиротворенный Вагнер 2 февраля покинул Париж и 5-го вернулся в Цюрих.
В конце марта Матильда Везендонк объявила Вагнеру о своем желании устроить «музыкальное утро» по случаю дня рождения ее мужа. Вагнер поддержал идею и вызвался сформировать оркестр и исполнить отрывки из произведений Бетховена. Перед началом концерта Везендонки преподнесли Вагнеру подарок — выполненную по рисунку Земпера дирижерскую палочку из слоновой кости, украшенную тончайшей резьбой. Праздник удался на славу. Были счастливы все… кроме Вагнера. Его внезапно охватило ощущение, что высший творческий предел им уже достигнут, что счастья впереди больше никогда не будет и дальнейшая жизнь не имеет смысла. Чувство к Матильде рвалось наружу, но Вагнер должен был скрывать его, хотя бы ради нее самой…
Третьего апреля он послал в Лейпциг завершенную рукопись партитуры первого акта «Тристана и Изольды». Одновременно Вагнер отправил Матильде карандашные наброски партитуры вместе с письмом, в котором в высшей степени благородных и возвышенных выражениях высказывал всё, что было у него на сердце.
Вагнер действительно был поставлен в довольно тяжелое положение. Решение двух влюбленных о том, что они никогда не выйдут за рамки платонических отношений ради своих законных супругов, во многом было самообманом. Минна и Отто не могли не чувствовать, что между Рихардом и Матильдой что-то происходит. Отто был более сдержан и открыто не выражал своего недовольства частыми визитами Вагнера. Это недовольство Вагнер чувствовал интуитивно и старался, как мог, придавать своим посещениям непринужденную, а иногда и деловую окраску. Минна же открыто ревновала мужа, часто выражала ему претензии в том, что семья Везендонков, в свою очередь приходя к ним, не оказывает ей подобающего внимания и вообще подчеркивает, что находится в гостях
В то утро, когда слуга нес наброски партитуры «Тристана» и возвышенное письмо к Матильде Везендонк, он был остановлен в саду Минной. Она вскрыла письмо и прочла… Получив наглядное подтверждение своим ревнивым опасениям, Минна в гневе ворвалась в кабинет мужа и осыпала его градом оскорблений. «Сцена эта, — писал Вагнер, — ясно доказала невозможность продолжать наши восемь лет тому назад возобновившиеся семейные отношения»[329] . На самом деле их брак распался значительно раньше. Вагнер уже давно не имел в семейной жизни взаимопонимания и настоящего сочувствия и, со своей стороны, не мог дать жене того, что требовалось ей. Нет вины Минны в том, что она не была создана для совместной жизни с гением, как нет и вины Вагнера в том, что он не был способен отрешиться от одиночества в семейной жизни и постоянно искал понимающую душу. Обоим было бы значительно лучше, если бы они не пытались вновь и вновь склеивать свое разбитое счастье, а предоставили друг другу свободу. Но фактически давно ставшие чужими люди продолжали жить вместе, тем самым делая эту совместную жизнь невыносимой.
После бурного выяснения отношений Минна притворилась, будто приняла оправдательные доводы Вагнера. На деле она написала Матильде письмо, в котором грозила разоблачить обман перед Отто Везендонком. Не зная за собой никакой реальной вины, Матильда почувствовала себя глубоко оскорбленной. Вагнеру едва удалось оправдаться теперь уже перед Матильдой. Тем не менее она прямо заявила Вагнеру, что отныне не может посещать его дом и поддерживать дальнейшее общение с его женой. Вскоре Везендонки уехали в путешествие по Италии. Вагнер еще надеялся, что со временем всё образуется и истинные побуждения, толкнувшие его и Матильду друг к другу, будут поняты и Минной, и Отто.
А пока он продолжал «автобиографическую» работу над вторым актом «Тристана», вдохновленный появившейся перспективой достойных постановок «Лоэнгрина» в Берлине и Вене. В июне к нему явился молодой капельмейстер Карл Эккерт
Везендонки вернулись из своего путешествия, но напряжение между ними и Вагнерами ничуть не спало. Разрешение конфликта должно было наступить со дня на день.
В конце июля в «Убежище» вновь приехали погостить на целый месяц Бюловы. Непосредственно в день их приезда между Вагнером и Минной произошла очередная ужасная сцена, свидетелем которой совершенно случайно стал Ганс. Именно тогда Вагнер напрямик заявил, что так дальше продолжаться не может и решительный отъезд из «Убежища» откладывается только на время проживания здесь Ганса и
