Иоанновна.
— Хорошо! А есть обычай такой, царица, что перед оказыванием подносят гусляру чару меда стоялого аль вина какого заморского. Обычай этот не нами заведен, от дедов наших ведется. Не рушь же его, царица!.. — все тем же в душу льющимся голосом произнес Иван.
«Царица», словно завороженная, быстро встала и вскоре принесла два кубка с каким-то вином; один из них она подала князю Долгорукому, другой поднесла к своим губам.
— Ну, пей, раскрасавец гусляр, молодец удалой, и я с тобой вина пригублю, — сказала она.
Глаза Анны Иоанновны горели лихорадочным блеском, грудь высоко подымалась.
— Спасибо на ласке, царица!.. — низко поклонился князь Иван. — А только коли пить, так пить уж до дна. А то гусляру скушно будет сказки тебе играть.
Анна Иоанновна до дна осушила большую чару крепкого вина. Огненная влага разлилась по ее жилам. Еще сильнее забурлила, заиграла кровь и к сердцу прилила, и в голову бросилась.
— Хорошо, царица? — тихо спросил Иван.
— Хорошо! — бурно вырвалось у Анны Иоанновны.
Теперь она села еще ближе к Долгорукому, так что почувствовала на своей щеке его горячее дыхание.
Сильно, смело коснулся Иван струн гусель. Зарокотали те, застонали, заплакали. И начал он «сказание».
ПЕСНЬ НА ГУСЛЯХ ИВАНА ДОЛГОРУКОГО Ой вы, гусли-гусельки, веселые мои! Вы поведайте нам, гусли, сказочки свои! Распотешьте девицу, красна молодца, Чтоб взыграла кровь их, удалы сердца. Начинают гусли: с давних, слышь ты, пор На Руси пресветлой появился вор. Он — старик высокий, с белой бородой, Ходит он все больше, все ночной порой. Как идет — так песни удалы поет, Бородой косматою лихо так трясет. «Кто ты будешь, дедко? Как тебя зовут?» — Вопрошают люди. Сами бледны… ждут. Я — сам бог Ярило, Хмелем звать меня, Много показать вам я могу дивья. Тайной заповедною лишь один силен, В радостях, в весельях я один волен». Подивились люди: «Полне, дедко, врать! Неужель людей всех в плен ты можешь взять?» — «Ой, могу, людишки, чары напустить, Одному мне будут люди все служить!» Выдвинулся парень. Был он лих и смел И в глаза Яриле гордо поглядел. «Ты зовешься Хмелем? Хорошо, старик! Я побью тебя сейчас же, в этот самый миг. Ежели всесильны чары все твои, Ты развей мне горе, муки все мои. Полюбил давно, слышь, я цареву дочь И не сплю, не ем я, — прямо мне невмочь. Ах, хочу лебедку я к груди прижать И уста царевны пылко целовать! Только та царевна за замком живет, Свора псов иземных ее стережет». Отвечает Хмель тут: «Гусли ты возьми И к царевне Зорьке смело ты иди! Грянь по струнам звонким, песенку ей спой, И она ответит: «Ах, желанный мой!» И пробрался парень, хоть и труден путь. Ну, как вдруг увидят, на дыбу возьмут? Вот уж и царевна. Вспыхнула, дрожит И на красна молодца сурово глядит. «Ой ты, тать ночная! Ой ты, вор лихой!.. Как ты смел пожаловать в царский терем мой?» Не ответил молодец… лишь в очи поглядел, И на гуслях-гусельках он песню ей запел. «Ах, зови, царевна, палачей своих, Пусть уж снимут голову со плечушек моих! Но на пытке лютой буду умирать И «люблю царевну!» стану все кричать!» Что же тут царевна молвила в ответ? Оглянулась… Горенка… Никого-то нет… Перед ней молодчик статный, удалой… И шепнула только: «Ах, желанный мой!..» 
