Вечером, прогуливаясь по палубе, журналист стал свидетелем ссоры.
«Выдашь – убью!» В ответ другой голос: «Прячь где хочешь, только не у меня». Опять первый: «Ты тоже не святой. Тюрьма давно по тебе плачет».
Один из этих голосов журналист узнал. Это был голос кока. «А чей же второй?» Васьковский притаился. Спустя минуту мимо него проскользнул как тень механик Зеленчик.
– На следующий день утром, – рассказывал Васьковский, – узнав, что кок ночью умер, я попытался сопоставить с этим подслушанную ссору. Но ничего путного так и не придумал. Механик не захотел даже говорить со мной о поваре. Другие тоже больше отмалчивались. Народ они дружный. После прибытия в порт я узнал, что труп кока исчез. На первых порах хотел было даже заняться этой историей детальнее. Побеседовал с некоторыми из знакомых мне матросов. Мнения их сводились в основном к тому, что кто-то из особо суеверных товарищей выбросил труп в море. Значительно позже я вспомнил, что на следующую ночь после смерти кока меня разбудил громкий всплеск. Будто что-то тяжелое упало в море. Иллюминатор у меня был открыт. С минуту я прислушивался, но на корабле все было тихо. Всплеск больше не повторился. Я решил, что мне привиделось это во сне, и снова уснул. Наверно, это тогда и произошло…
– Что еще во время рейса или после возвращения привлекло ваше особое внимание? – продолжал допытываться Вальчак.
Журналист задумался. Полистал дневник.
– Да, вот что еще. При выходе теплохода в рейс и при возвращении обратно досматривал его один и тот же таможенник. Помню, у меня тогда появилась в этой связи идея написать статью о таможенниках. Если какой-то корабль постоянно обслуживают одни и те же лица, им легко вступить в сговор с командой.
– Вы написали эту статью?
– Нет, навалились другие, более срочные дела… К тому же тут могла быть простая случайность.
– А вы смогли бы узнать в лицо этого таможенника?
– Конечно. У меня отличная память на лица. Так сказать, профессиональная.
На следующий день Вальчак вместе с дотошным журналистом отправился в таможню.
– Этот, определенно этот, – показал Васьковский на пятидесятилетнего полного мужчину, прошедшего мимо них по коридору.
Вальчак, распрощавшись с журналистом, занялся просмотром списка уличенных в контрабанде матросов «Анны».
Судя по этому списку, кок был чист как слеза.
Пару раз в «черный список» попадал механик Зеленчик. За провоз часов, рубашек и разной галантереи. Но поскольку он был отличным специалистом, по отношению к нему ограничились штрафом и изъятием контрабандных товаров.
Когда Вальчак выходил из таможни, он знал уже фамилию толстого таможенника – Ян Кроплинский. Установил он также, что распределением таможенников по объектам ведает некто Роман Порембский.
Все эти сведения Вальчак доложил Бежану, и они вместе занялись изучением графиков таможенных до смотров всех судов. Из них действительно вытекало, что таможенник Кроплинский постоянно входил в состав бригады, досматривающей теплоход «Анна». Бежан поручил взять под наблюдение работников таможни, а также – до отплытия теплохода – и Зеленчика.
Больше в Гданьске делать ему было нечего. Надо было возвращаться в Варшаву и разработать план на дальнейшее. Теплоход уходил в очередной рейс через две недели. У Бежана родилась мысль отправиться в этот рейс на теплоходе в качестве пассажира. Он полагал, что шестинедельное пребывание на борту по может ему в конце концов и установить причину смерти кока, и выявить соучастников. «Взять бы в этот рейс Янку, тогда можно бы выяснить заодно и вопрос с пакетом, оставленным коком на хранение в Амстердаме», – подумал он.
Янка. Он невольно улыбнулся при мысли, что, быть может, уже завтра ее увидит.
Глава XX
Антковяк выглядел весьма респектабельно. Когда он с шиком подкатил на черном «ситроене» к самому подъезду ресторана и чуть развязной походкой – он специально отрабатывал ее в течение Нескольких дней – направился ко входу, сам пан Ян, наблюдавший, вероятно, из окна квартиры за приездом нового посетителя, лично вышел его встретить и сопроводить. Узнав, что прибывший является приятелем его давних знакомых с теплохода «Анна», он принял его с распростертыми объятиями.
– Такой гость! Очень рад, – говорил он, подхватывая его под руку. – Чем хата богата!.. Примите мое приглашение на обед.
Антковяк слегка упирался, но пан Ян не уступал:
– Закон старопольского гостеприимства обязывает… Не смущайтесь – один обед в моей бедной хижине меня не разорит, – добавил он шутливо.
Они уселись в небольшом кабинете. Посетителей в ресторане было еще немного. Расчет Антковяка оказался верным: он специально приехал около трех часов, зная, что в ресторане в это время мало гостей и, значит, легче свободно поболтать с его владельцем и попытаться установить с ним приятельские отношения. А от этого в значительной мере зависело успешное выполнение порученного ему Зентарой задания. «Вы должны выяснить, – говорил ему полковник, – какие отношения связывали Вейля с коком; поддерживалась ли между ними связь после того, как Вейль списался с корабля?»
Антковяк знал Вейля по фотографиям, образ его жизни – по донесениям. Внешность пана Яна, его исполненная достоинства манера держаться, подчеркнутая элегантность в одежде – все это не вязалось с образом, какой он себе составил на основе донесений Антковяк подготовил себя к встрече с пройдохой валютчиком, И вот те на! – напротив сидел изысканный пожилой господин, по одному жесту которого мгновенно был накрыт стол на две персоны. Сгибаясь в поклоне, официант подавал закуски.
– Персонал у вас превосходно вышколен. Малейшие ваши желания схватываются на лету, по-моему, даже предугадываются, – пошутил Антковяк. – Вы же, войдя сюда, кажется, ни слова не сказали официанту, – добавил он, когда тот вышел за новыми блюдами.
Вейль улыбнулся:
– Люди у меня знают свое дело. Иных я не держу. Если они видят, что я вхожу с посетителем в кабинет, и слышат, что он мой личный гость, для них этого достаточно. Они понимают, что я хочу угостить человека как можно лучше, и подают все лучшее, что у нас есть. Впрочем, по такому принципу они обслуживают и других посетителей. Иначе кто стал бы нас посещать? Я в этих делах знаю толк, благо происхожу из дворянской семьи, – он сверкнул перед глазами Антковяка золотым перстнем с гербом. – Правда, теперь у нас демократия и такие вещи не в моде…
Он выглядел так изысканно, говорил настолько убедительно, что, не знай Антковяк его биографии, вполне мог поверить в легенду об аристократическом происхождении этого купеческого сына.
– Я убежал из дома. Меня с детства влекла романтика моря, – рассказывал о себе Вейль. – Восемнадцать лет я проплавал на кораблях. Немало, не так ли? За тех, кто в море! – поднял он бокал. – Будьте добры, расскажите о моих друзьях, меня крайне интересует, как им теперь живется. У меня давно нет с ними никакой связи… Любопытно, откуда они узнали, чем я теперь занимаюсь?
– Этого я не скажу, – ответил Антковяк, – но, вероятно, что-то слышали, поскольку направили меня прямо к вам.
Вейль подробно расспрашивал о знакомых, причем настолько подробно, что Антковяк от души себя поздравил с тем, что так тщательно подготовился к этой беседе. «В нашей работе, – внушал ему Бежан, – мельчайшая, казалось бы, совершенно несущественная, деталь порой может решить успех всего дела. Твои противники не глупее тебя. Никогда не следует недооценивать врага. Лучше его переоценить. Тогда больше шансов, что никакая неожиданность не застанет тебя врасплох».
И вот теперь Антковяк с благодарностью вспоминал эти наставления.
– Я плаваю сравнительно недавно, – подчеркнул он, – мне долго пришлось добиваться перевода из
