гнев держит на град той»[1233]. И действительно, Новгород все время находился под угрозой царского гнева[1234].
Филипп прибыл в Москву после 2 июля 1566 г.[1235], а уже 20 июля был составлен приговор о его избрании митрополитом. Из этого в высшей степени интересного документа узнаем, что Филипп просил, «чтобы царь и великий князь отставил опришнину: а не отставит царь и великий князь опришнины, и ему в митрополитех быти не возможно». Упрямый и суровый соловецкий игумен грозил даже не подчиниться решению собора, если царь не примет его требования об отставке опричнины. Царь милостиво «гнев свой отложил», но решительно заявил, чтобы игумен Филипп «в опришнину и в царьской домовой обиход не вступался, а на митрополью бы ставился»[1236]. Церковному собору и боярам (по свидетельству жития) удалось упросить Филиппа не отказываться от митрополичьей кафедры. В приговор было внесено, что «в опришнину ему и в царьской домовой обиход не въступатися, а по поставленьи, за опришнину и за царьской домовой обиход митропольи не отставливати»[1237]. Однако приговором устанавливалось, чтобы Филипп впредь «советовал бы с царем и великим князем,» как и прежние митрополиты с Иваном III и Василием. Подтверждение старинного права «совета» фактически означало уступку Ивана Грозного митрополиту, который получал теперь больше возможностей ходатайствовать за опальных перед царем, смягчать острие опричного террора[1238].
24 июля Филиппа ввели «на митрополичий двор», а 25 числа состоялась торжественная церемония поставления Филиппа на митрополичий престол[1239].
Первые распоряжения Филиппа имели целью упрочить его собственное положение в высшем церковном учреждении — освященном соборе. Только опираясь на поддержку крупнейших иерархов, мог он начать свою борьбу против опричнины. 11 августа 1566 г. архиепископом полоцким назначается бывший игумен Кирилло-Белозерского монастыря и бывший епископ суздальский Афанасий, происходивший из семьи стародубских князей Палецких[1240]. Палецкие не склонны были выступать в защиту опричнины. Боярин Д.Ф. Палецкий еще во время собора 1553 г. принадлежал к числу сторонников кандидатуры Владимира Старицкого на московский престол[1241].19 января 1567 г. архиепископом Ростовским стал митрополичий казначей Корнилий[1242].
Взаимоотношения Филиппа с царем в скором времени, по-видимому, осложнились. Еще в ноябре 1567 г. Филипп рассылал по монастырям послания, призывая молиться за царя, который отправился в поход воевать «за святые церкви»[1243]. Вместе с тем уже тогда же он начал уговаривать тайно и наедине великого князя не совершать тиранств[1244].
Трудно сказать, что побудило московского митрополита, несмотря на явное неравенство сил, упорно противоборствовать опричнине. Причины для этого могли быть различные. Главным мотивом было сопротивление высших церковных иерархов цен-трализаторской политике правительства Ивана IV. В.И. Ленин видел характерные черты «чистого клерикализма» в следующем: «Церковь выше государства, как вечное и божественное выше временного, земного. Церковь не прощает государству секуляризации церковных имуществ. Церковь требует себе первенствующего и господствующего положения»[1245]. Именно в силу своего стремления к осуществлению этой программы клерикализма церковники должны были выступить и выступали против попыток Ивана Грозного покончить с пережитками феодальной раздробленности. Кровавая поступь опричнины отталкивала своенравного Филиппа не только как главу русской церкви, но и как одного из тех Колычевых, которые уже давно были известны своими простарицкими и новгородскими симпатиями. Чувствуя в московском митрополите своего союзника, старицкий князь Владимир в феврале 1567 г. дает ему несудимую грамоту на все митрополичьи владения Дмитрова, Боровска, Звенигорода, Романова и Стародуба Ряполовского[1246].
Вопрос о том, когда Филипп открыто выступил против опричнины, очень запутан. Автор жития митрополита сообщает, что после занятия Филиппом митрополичьего престола «неколико время православная вера во благочестии зело цветуще»[1247]. Но вот грянул гром — начались между боярами распри. Тогда царь, послушавшись злых советов своих «сродников и приятелей», созывает в Москве «совет» из освященного собора и всех бояр[1248], на котором «возвещает им свою царскую мысль, чтобы ему свое царство разделити и свой царский двор учинити и на се бы его благословили» [1249].
Посоветовавшись с членами освященного собора, Филипп решил «против таковаго начинания стояти крепце». Но коалиция высших церковных иерархов сразу же дала трещину: один из них, «славолюбив сый, епископские сан имущу» (возможно, Пимен), донес о результатах совещания царю, и когда пришлось высказать свое мнение об опричнине на соборе, одни промолчали, а другие выступили против Филиппа: «Вси же страха ради глаголати не смеющи, овии же, желающе славы мира сего, молчаше».
Но Филипп, если верить автору жития, все-таки обратился к Ивану Грозному со следующими словами: «Державный царю! Престани от таковаго неугоднаго начинания… Аще царство на ся разделится, запустеет. И ина глагола многа». С горечью Филипп укорял своих собратьев по собору: «На се ли совокупистеся, отцы и братия, еже молчати? Что устрашаетеся, еже правду глаголити… И на се ли взираете, еже молчит царский синклит? Они бо обязалися куплями житейскими и вожделели мира тленнаго»[1250]. Но и это обращение не возымело действия. Архиепископ новгородский Пимен, суздальский епископ Пафнутий, рязанский епископ Филофей и духовник царя благовещенский протопоп Евстафий[1251] поддержали во всем царя («творяшеугодне царю»), а остальные промолчали. Только Герман Полев, как мы знаем, и ранее выступавший против опричнины, высказался в поддержку Филиппа. В результате якобы царь разгневался на митрополита и поступил по- своему, введя опричнину[1252].
Историков давно вводил в смущение этот рассказ жития Филиппа: как митрополит мог возражать против учреждения опричнины, когда она была введена за полтора года до занятия им митрополичьего престола? Вопрос становится еще более запутанным, если в поисках его решения мы обратимся к составу иерархов, которые, по словам автора жития, присутствовали на соборе. Из одиннадцати высших иерархов в житии упоминаются девять[1253]. К сожалению, вторая половина 60 -х годов XVI в. — темное время в истории церковной иерархии, и данные П.М. Строева неполны и сбивчивы.
Трое владык занимали свои кафедры в 1566–1568 гг.: архиепископ новгородский Пимен, казанский — Герман и епископ рязанский Филофей[1254]. Четверо иерархов получили назначения лишь с 1567 г. — это ростовский архиепископ Корнилий[1255], тверской епископ Варсонофий[1256], вологодский епископ Макар[1257] и суздальский епископ Пафнутий[1258].
Герман Крутицкий получил свою епархию в 1568 г. (во всяком случае до апреля 1572 г.)[1259] В Смоленске, по Строеву, до 28 июля 1567 г. епископом был Симон, в 1568 г. — Феофил[1260], а с 1572 г. на смоленской кафедре находился Сильвестр[1261].
Словом, судя по списку иерархов, помещенных в житии, собор об опричнине происходил во второй половине 1567 — в начале 1568 г. П.К. Тихомиров приводит следующее загадочное сведение: «В 1567 г. архиепископ Пимен присутствовал на соборе в Москве, на котором рассуждалось о причинах разделения государства, и был царю угождающим»[1262]. По всей вероятности, это сообщение восходит к житию Филиппа[1263]. Но на каком основании оно датируется 1567 г., остается неясным.
Положение еще более осложняется, когда знакомишься с рассказом Таубе и Крузе о выступлении Филиппа. По этому рассказу, митрополит Филипп в Успенском соборе в присутствии духовенства и всех бояр заявил: «До каких пор будешь ты проливать без вины кровь верных людей и христиан… Татары и язычники и весь свет может сказать, что у всех народов есть законы и право, только в России их нет…
