слухи, что «города и уезды Русской земли все уже были расписаны и разделены между мурзами, бывшими при крымском царе»[2388].
23 июля, сообщает разрядная запись, Девлет-Гирей с крымским и ногайским войском появился на русских «украинах». По преувеличенным данным одного из летописцев в распоряжении крымского хана находилось более 170 ООО человек, а у князя М.И. Воротынского — 73 000 воинов. 27 июля, на следующий день после первой стычки со сторожевым полком князя И.П. Шуйского у Сенкина брода (перевоза), крымский хан подошел к Оке[2389]. Когда татары начали стрельбу из пушек по русским войскам, М.И. Воротынский отдал приказ ответного огня не открывать. В ночь на 28 июля Девлет-Гирей переправил через реку прикрытие численностью в 2 тысячи человек[2390]. Передовой отряд ногайского мурзы Теребердея отправлен был на Москву. Битва началась с атаки передового полка А. Хованского и Д. Хворостинина, отбросивших сторожевой заслон крымских царевичей к лагерю Девлет-Гирея. Однако крымский хан придал им 12 тысяч ногайцев и крымских татар, которые оттеснили Хованского и Хворостинина по направлению к Серпухову, где находились основные русские силы — Большой полк во главе с М.И. Воротынским. Как только татары обошли справа подвижную крепость Гуляй-город, прикрывавшую оборону русских войск, Воротынский отдал приказ открыть огонь «изо всего наряду». Это принесло татарам сильный урон. Неудача постигла и самого Девлет-Гирея. Он прошел уже семь верст за рекой Пахрой и вынужден был остановиться «в болоте со всеми людьми». Во вторник, 29 июля, крымский хан, в тылу которого находились основные русские вооруженные силы, «воротился из-за Пахры назад»[2391].
Решительная битва произошла 30 июля[2392] «на Молодех у Воскресенья» (в 45 км от Москвы). Русские войска расположились у Гуляй-города, в котором находился Большой полк. В ожесточенном столкновении ногайцы и татары Девлет-Гирея потерпели сокрушительное поражение. Мурза Теребердей был убит, а суздалец Темир (Иван Шибаев) Алалыкин (из сторожевого полка) взял в плен «крымского большого мурзу Дивея»[2393]. В плен попал и какой-то астраханский царевич. Во время сражения Девлет-Гирей взял в плен гонца с грамотами, которого послал русским военачальникам московский наместник Юрий Токмаков. В грамотах сообщалось, чтобы воеводы «сидели (в Гуляй-городе — A3.) безстрашно: а идет рать наугородцкая многая»[2394]. Это произвело сильное впечатление на Девлет-Гирея, который уже начал подумывать о возвращении восвояси. К тому же 2 августа не увенчалась успехом и попытка татарских царевичей и ногайских татар освободить Дивея и взять штурмом Гуляй-город, оборонявшийся князем Д.И. Хворостининым. Приказав открыть с Гуляй-города огонь из всех пушек и пищалей, Михаил Воротынский с Большим полком обошел татарское войско с тылу и неожиданно ударил по Девлет-Гирею, произведя панику среди татар и ногайцев. К вечеру того же дня под прикрытием 3 тысяч человек, расположенных на левом берегу Оки, Девлет-Гирей переправился через реку. Оставив на правом берегу заслон в 2 тысячи татар, крымский хан, предавая огню и мечу русские земли, бежал в степи («пошел в Крым сильно наспех») и большая часть оставленных им «крымских людей» была перебита, потонула в Оке или взята в плен[2395].
Победа была полная. Героями ее были князь М.И. Воротынский и князь Д.И. Хворостинин[2396]. Замыслы Девлет-Гирея вооруженной рукой покорить Русь или во всяком случае добиться отторжения от Русского государства Казани и Астрахани окончательно провалились.
Битва при Молодях вместе с тем показала, что опыт создания смешанных опрично-земских полков полностью себя оправдал. Опричнина, исчерпавшая себя как орудие внутриполитической борьбы, становилась препятствием и с чисто военной точки зрения. Штаден прямо связывает ликвидацию опричнины с набегами Девлет-Гирея: «С этим пришел опричнине конец, и никто не смел поминать опричнину… И все земские, кто (только) оставался еще в живых, получили свои вотчины, ограбленные и запустошенные опричниками»[2397]. О том, что опричнина продолжалась семь лет, т. е. окончилась в 1572 г., сообщает и Флетчер [2398].
Известие о победе над Девлет-Гиреем 6 августа пришло в Новгород, где царь устроил по этому поводу пышные торжества[2399]. Казалось, наступает время, когда можно будет решить наконец наболевший Ливонский вопрос. Уже 11 августа Иван IV отправляет грозное послание Юхану III, в котором заявляет, что, поскольку от шведского короля до «Троицына дня» не пришли послы с мирными предложениями, царь собирается в декабре возглавить поход в «Свейскую землю»[2400]. 17 августа Иван IV отбыл со всем своим двором в Москву. Вскоре туда же отправились и «государьские лубы» с казною[2401].
В это время произошло и еще одно событие, резко улучшившее внешнеполитические позиции Русского государства. 7 июля 1572 г. умер король Сигизмунд Август, и среди кандидатов на польский престол стали упорно называть Ивана Грозного и его сына Федора[2402] . В сентябре того же года царь в Москве принимал посольство Федора Воропая, сообщившего ему о событиях в Речи Посполитой. Воропай привез с собой грамоты, в которых опричник Юрий Токмаков назывался «боярином и наместником и воеводою московским», конечно, согласно инструкциям, полученным из Москвы. Но обстановка уже изменилась, опричнина фактически перестала существовать. Поэтому Воропаю на приеме у И.Ф. Мстиславского, М.Я. Морозова и Н.Р. Юрьева заметили, что «пишут князя Юрия паны рады боярином и наместником и воеводою московским не гораздо, и князь Юрий у государя не боярин и не наместник воевода»[2403]. Осенью же 1572 г. литовские вельможи решили послать в Москву Михаила Гарабурду (хорошо знакомого царю по предшествовавшим переговорам), который должен был выяснить, как отнесется Иван Грозный, к выдвижению кандидатуры царевича Федора и к правам и вольностям Литвы. Ликвидация опричнины, вызывавшей за рубежом много нежелательных толков, облегчала царю Ивану переговоры с послами Речи Посполитой о польской короне.
21 сентября 1572 г. Иван Грозный во главе большого войска направился в Прибалтику, чтобы на этот раз покончить со шведским владычеством в Ливонии.
Разряд осенне-зимнего похода 1572–1573 гг. показывает, что к этому времени разделение служилых людей и полков на опричные и земские перестало существовать. В Большой полк, например, наряду с земским боярином В.Ю. Голицыным получили назначение опричники боярин П.Т. Шейдяков и окольничий О.М. Щербатый. В полку правой руки находились земские бояре И.Ф. Мстиславский и М.Я. Морозов, в передовом полку — бояре И.А. Шуйский (опричник) и Н.Р. Юрьев (земский), в сторожевом полку — И.П. Шуйский (земский) и И.Д. Плещеев (опричник), в полку левой руки — опричники С.Д. Пронский и Д.И. Хворостинин и т. п.[2404] Новый Ливонский поход царя Ивана окончился частичным успехом: 1 января 1573 г. русские войска взяли крепость Пайду (Вайсенштейн); на главный оплот шведского владычества в Прибалтике — Ревель (Таллин) на этот раз царь не решился идти, «понеже весна стала рано»[2405]. В битве под Пайдой погиб последний видный опричник Малюта Скуратов, имя которого на века осталось в народной памяти, как имя палача и душегуба.
Итак, опричнина к осени 1572 г. была ликвидирована. Означало ли это полную реставрацию старых порядков (так думал С.Б. Веселовский), или только перемену фасада (так полагал П. А. Садиков), или распространение опричного устройства на всю территорию Русского государства (так казалось автору этих строк), покажут дальнейшие специальные исследования социально-политической истории России первых послеопричных лет. Но уже сейчас можно подвести некоторые итоги тем переменам, которые внесла опричнина в ход русского исторического процесса.
Основной смысл опричных преобразований сводился к завершающему удару, который был нанесен последним оплотам удельной раздробленности.
Следя за перипетиями длительной борьбы Ивана Грозного с крупнейшим удельным владыкой опричной поры — Владимиром Старицким, читатель мог убедиться, что эту борьбу нельзя объяснять чисто династическими причинами или болезненной мнительностью царя. Это была сознательно осуществлявшаяся политическая линия, имевшая целью сломить противника, который стал знаменем антиправительственных сил. И то, что этим знаменем сделался человек сам по себе ничтожный, сути дела
