военной форме, с их последней встречи прошло более двух лет, но Владимир сразу узнал отца. Что это — хорошая память, совпадение? А может быть — зов сердца?.. Встреча была короткой, и вновь Нина Максимовна с сыном остались одни на Первой Мещанской.
Новый 1944 год они встретили вместе с Александрой Ивановной Высоцкой, женой брата Семена Владимировича. После тяжелого ранения она долечивалась в Москве. Володя называл ее «моя военная тетя». Позже она вспоминала: «Я увидела сидящего на деревянном коне-качалке мальчика. Челка, ниспадающие к плечам крупные локоны. Поразили глаза: широко распахнутые, лучистые. И очень пытливые». Возможно, ее образ — стройной, в ладно сидящей военной форме, с орденом Отечественной Войны и с неизгладимой отметиной: на войне она потеряла руку — навсегда остался в памяти Высоцкого и отозвался в песнях о войне:
Как мы уже рассказывали, Нина Максимовна была театралкой. Еще в военные годы она стала ходить с сыном в театр, на балет. Возвращаясь оттуда, Володя часто перед зеркалом пытался кого-то изобразить, прыгал, выделывал замысловатые пируэты. Позже на одной из своих встреч-концертов, вспоминая о детстве, он расскажет:
— …У меня в семье не было никого из актеров и режиссеров, короче говоря, никого из людей искусства. Но мама моя очень любила театр и с самых-самых малых лет каждую субботу — лет до тринадцати-четырнадцати — водила меня в театр. И это, наверное, осталось. Видно, в душе каждого человека остается маленький утолок от детства, который открывается навстречу искусству…
Окончилась Великая Отечественная война. Как уже раньше говорилось, совместная жизнь родителей Владимира Высоцкого не сложилась. Когда Семен Владимирович вернулся из Германии в Москву, у него уже была вторая жена — Евгения Степановна Высоцкая (Лихалатова). Они поселились у нее, в Большом Каретном переулке, д. 15, кв.4. Володя виделся с отцом, но до января 1947 года жил с Ниной Максимовной. Она так рассказывала об этом трудном послевоенном времени:
«В первом классе 273-й школы учительница попалась слишком строгая. Однажды она очень сурово наказала Володю, он молча собрал свои книжки и тетради и вышел из класса. Пришел в другой первый класс и попросил учительницу: «Можно, я буду учиться у вас, мне там не нравится…» Учительница разрешила остаться. С ней у Володи установились дружеские отношения, она приглашала его к себе домой, угощала чаем с конфетами… Кажется, ее звали Татьяной Николаевной.
В первые послевоенные годы жить было трудно. Я тогда работала в Министерстве внешней торговли, часто приходилось задерживаться на работе. Володя после школы хозяйничал дома. Соседские девочки помогали ему после школы разогревать на электроплите обед, приготовить уроки. Как-то прихожу с работы, а он говорит: «Мамочка, я сегодня заработал, — мы таскали картошку в подвал, а директор магазина дал нам за это по полной кастрюле картошки. Я тебе сюрприз приготовил!» И подает картофельные оладьи. Черные-черные: «Я вот только маслица не нашел и испек их на водичке». На терке натер вместе со шкурой, и я вынуждена была это съесть и похвалить».
Владимир часто оставался без присмотра, поэтому Нина Максимовна с Семеном Владимировичем решили, что пока он не закончит школу, будет жить с отцом и Евгенией Степановной. В январе 1947 года Семен Владимирович был направлен на службу в немецкий город Эберсвальд, куда вместе с ним отправились сын и Евгения Степановна. Там же проходил службу дядя Володи — Алексей Владимирович и его «военная тетя» Шура. Общение, дружба с военнослужащими во многом определили первую мечту Владимира о будущей профессии — он хотел стать военным.
Семен Владимирович так вспоминал о жизни в Германии:
«Дома я не бывал порой неделями: ученья, занятия в поле… Так что воспитанием Володи почти полностью занималась Евгения Степановна. Они с первых дней нашли общий язык, полюбили друг друга, чему я был рад.
В чем-то она, как мать, и потакала ему. Например, загорелось Володе иметь «костюм, как у папы», и чтоб обязательно сапоги хромовые с тупым носком… Жена обегала несколько ателье, пока нашла мастера, обувщика. Наконец, форма была готова. Володя взял свои сапоги, поставил рядом с моими, сравнил. И когда увидел, что они совершенно одинаковые, радости не было предела. Он и фотографироваться пошел с охотой.
Но уже в те годы у Володи стал проявляться характер. Евгения Степановна вспоминает, как я принес с охоты зайца. «Зачем папа это сделал?» — спросил сын у нее. Ни я, ни жена не придали этому вопросу большого значения. В другой раз Евгения Степановна утеплила Володе ботиночки мехом убитой на охоте серны. Носить он их не стал, устроив настоящий бунт: «Жмет… Колет… Жжет пятку…». Пришлось подарить ботинки соседскому мальчику.
Отличался ли Володя от других детей? Нет. Разве что был более непоседлив, бесстрашен, а потому, как правило, был заводилой и в играх и в проказах. Приходил домой с ободранными коленками, и было понятно, что играли в войну. Обожженные брови и копоть на лице показывали, что не обошлось без взрыва то ли гранаты, то ли патронов.
Плавать Володя научился рано. И речку Финов, которая была тогда не полностью очищена от мин и снарядов, переплывал по нескольку раз.
Мне и жене очень хотелось научить сына игре на фортепиано. Пригласили учителя музыки. По его словам, музыкальный слух у сына был абсолютный. Но улица прямо-таки манила Володю. Тогда Евгения Степановна пошла на хитрость: сама стала учиться музыке, вызвала Володю как бы на соревнование. И сын стал меньше шалить, посерьезнел.
Уже в детстве в его характере ярко проявилась доброта. Мы купили ему велосипед. Он покатался немного и вдруг подарил его немецкому мальчику, объяснив: «Ты у меня живой, а у него нет папы…». Что тут было сказать…»
Произошла неприятная история в Германии с немкой, в особняке которой жили Высоцкие. Вскоре после прибытия туда Володя прибежал к Евгении Степановне на кухню и позвал в волнении:
— Пойдем, я тебе что покажу.
— Что такое, Вовочка? — спросила она.
— Мы живем у фашиста!
— Что ты?!
Володя показал Евгении Степановне фотографию над письменным столом в комнате фрау Ани, где был изображен хозяин дома со свастикой на мундире.
С этого дня Владимир стал очень плохо относиться к фрау Ани. И семье Высоцких пришлось переехать в другой дом. И даже когда прошло время, Володя был непримирим: однажды, встретив фрау Ани с мужем, он подбежал к нему и крикнул:
— Вилли, ты — фашист!
— Володя, так нельзя, — стала говорить Евгения Степановна.
Но мальчика было трудно удержать:
— Да, он убивал детей! Он мог папу убить, он мог тебя убить. Он всех детей убивал, он — фашист…
Живя в Эберсвальде, Володя не забывал о матери, своих московских друзьях, знакомых. Вот несколько его писем в Москву:
