И я беру её ея за свободную хладную мраморную — весной и мрамор тает — нежнольющуюся руку, в которой нет ветви розовопенного снежного миндаля и влеку её и она влечет меня…
Куда? куда? куда?.. ах не знаю уже слепо! уже сладко! уже обнаженно хотя мы в одеждах бушующих еще! еще! но уже обреченно знаю я я я… что я наг в одеждах моих и она нага…
И она уже знает, что покорна мне необъятно наго в одеждах своих… А весной и бушующие ручьи наги, это зимой они бредут в одеждах льда льда…
… Любовь — это смерть одежд…
Любовь — это нагота надежд…
…И мы бежим по талому спелому родному городу моему в жажде сбросить тяжкие одежды наши, как сырые кишащие змеи весною сбрасывают теряют шершаво жемчужные щекочущие кожи чешуи свои…
И прибегаем на окраину, где в глиняной сырой кибитке живёт мой тысячелетний Учитель любви глинник, гончар, древний мудрец армянин Аршалуйр Саркис Вартапед…
И мы вбегаем в кибитку его, где он лепит кувшины кумганы и райских птиц расписных…
И он весь в глине творенья, и он сыро первозданно плотоядно обнимает нас скользкими плывущими глиняными руками…
И мы становимся глиняными покорными, как будто он вылепил и нас из своей всхлипывающей глины, как птиц глиняных его и кувшинов…
И он наливает таджикского шахринаусского рубинового вина тягучего в глиняные чаши…
И мы пьём вино вязкое дремучее падучее маковое и становимся маками афганскими нагими…
И соприкасаемся губами и руками, готовыми для соитья макового…
Живой текучий плодоносный пурпур рубин гранат струится бьётся в венах наших… и готов порвать их…
И мастер Аршалуйр Саркис тысячелетний мудрец вдруг опьяненно стонет вопиет шепчет дрожащими глиняными рубиновыми губами:
— О, Творец! Необъятный Гончар мирозданья! Я тысячу лет искал такую натурщицу!..
Да это же Нефертити! Хатшепсут! да это ж древнеегиптянка… таких равнобедренных тугобедренных тел! таких человечьих геометрий уже нет на земле…
Когда Творец лепил первочеловеков — Он не хотел разницы между Мужем и Женой…
И потому у отроков были тела дев, а у дев — отроков…
Но потом Творец дал груди и лоно бездонное кишащее — деве, а отроку — фаллос, исполненный семян, как Сахара песков…
А потом человеки в блуде перемешались и не стало красивых чистых тел как были в древности… нет чистых рас…
Ах, разденься древнеегипетская девочка-юноша, не стыдись, не бойся меня…
Я уже стар… я только полеплю тебя… ты станешь вечной из глины моей…
Разве ты не хочешь быть вечной, быстротленная девочка-мальчик моя?..
О Боже!..
Она глядит на меня, и ждёт, чтобы я сказал приказал ей, и я шепчу…
— Разденься… он просит тебя… он не тронет тебя… а только полепит тело древнеегипетское твоё… откуда оно у тебя… А?..
Как имя твоё?.. Хатшепсут?.. Нефертити?.. Неферт?..
Айххххххйаааа…
Тогда она снимает школьное тугое тёмнокоричневое платье с белым, как полевая ромашка, фартучком и ложится стыдливо наго на живот на бухарский древний ковёр…
Она вся ослепительно осиянно жемчужная! она вся альпийская нетронуто испуганно снежная! она вся словно из слоновой кости гладкая!.. ладная… лакомая… нет следов на снегах девьих альпийских её…
Жених её оставил девственной её…
О Боже больно очам моим от этой нагой девственной жемчужности!.. О!.. Боже… дай мне не тронуть её!.. не разрушить девьего гнезда её…
И тут Аршалуйр Саркис меткоглазый медово бешено шепчет, лепечет:
— Гляди, гляди, поэт Тимур Зульфикар!.. это же великая малая скульптура «Ложка Фараона возлежащая»… из вечной нежной берберской слоновой кости…
За одну такую Ложку в Древнем Египте отдавали слона…
Айхххха!..
…Вот она возлежит на животе и серебрятся дивные спелые ягодицы полулунные неслыханные её…
И бёдра её напоённые тугие жемчужные, а плечи — прямые, острые, длинные, юношеские, как у эллинских атлетов…
А икры ног её, как нильские полные спелой крупитчатой икры рыбы, а персты на руках и ногах извилисты, как святые прирученные алмазные змеи фараоновы «фи»…
А груди, сокрытые под изогнутой, как монгольская тетива тугой узкой спиною, как начертанные две малые пирамиды Хеопса, но те Пирамиды мёртвые, а эти яро бездонно живые, и с них снимал лепил Пирамиды Верховный Архитектор Древнего Египта Жрец Камня Инени…
И в них, в этих живых пирамидах, поэт, ласкатель ублажатель дев и жен, твоя тайная могила сладчайшая сокрыта… как золотое погребальное покоище Фараона Тутанхамона…
Айхххйя!..
Ах Ложка Фараона!.. Возлежащая… Плывущая в вечность…
И фараоны всех ХХХ Династий необъятной пустыни Сахро, Сахары пили хлебали смаковали этой Ложкой ночное пальмовое вино любви! вино бездонного, как священный Нил, соитья…
И потом фараоны истощившись изойдя в соитье уходили с этой Ложкой в Пирамиды вместе со священным шакалом Анубисом-Осирисом древнеегипетским Богом Царства Мёртвых Ут Имиут Дуат…
Айх!..
А Творец явил соитье только для деторожденья…
А соитий должно быть в жизни человека столько, сколько у него детей… не боле!..
А Фараоны и Династии сладострастно нарушили Закон Творца…
О, эти великие вечные Иероглифы Древнего Бессмертного Египта! истаявшего от неумеренных соитий как караван в бушующей пустыне…
Так погибали все Династии, все Фараоны, все Имперьи, все Цари, но не Пирамиды!.. Но не Ложка Фараонов!..
Ка! Ра! Птах! Гор! Бог Тот с главою Ибиса!
О!.. Ойххххо!..
Я так скучаю по Вам в этой безбожной нынешней языческой иудейской русской пустыне!..
А иудеи — хозяева земли — вышли из пустыни и насаждают всюду пустыню…
А я хочу к Вам…
И вот Господь наслал на меня эту Живую Ложку Фараона!..
Возлежащую плывущую в вечность наготрепещущую плодовую раскрытую для любви… для
