Ах, ложка фараона… Ах, ветвь заснеженного февральского миндаля
Светлой памяти Евгения Головина, который бродил и бродит в двух мирах, а мы, слепцы, печалимся о нем…
…Девство Девы, Чистота Человека — выше жизни, Выше смерти, выше Самого Творца…
…Ах, ветка персидской сирени… майской медово лиловой сирени…
И златые пчелы налипли и пьют меды ее и не уходят когда ты нежно бережно хлестнула тронула задела дрожко меня по горящему лицу моему грешному… алчущему…
Но это уже было в мае, а мы встретились в феврале…
Ах, девочка, юница, как же рано расцвела ты на улицах моего родного азиатского ранневесеннего города Душанбе…
Ах, откуда у тебя ветвь розового ходжентского канибадамского миндаля, летящая по весенним талым улочкам моего родного колыбельного Душанбе, где я бреду, плыву, лечу, витаю по плывущим улочкам, где я уже зрело млад, а ты еще недозрело зелена юна…
Я уже седой поэт, я приехал вернулся из лютой Москвы ненадолго в родной такой маленький неказистый кривой блаженный городок Душанбе…
А ты еще школьница в форменном коротком платьице с белым фартучком летучим и две косички льняные русские вьются спадают плещутся по твоим кошачьим чутким ушкам по сиреневым талым глазам шалым твоим, слегка раскосым от пыли азиатской…
Азиаты азьяты блаженны раскосы глазами от вечной пыли, а бездонны душами от вселенских близких плеяд над горами и пустынями…
И вот я брожу летаю витаю по родным душистым улочкам в поисках распахнутых доверчивых быстропокоряющихся переспелых дев и жен…
Я древний умелый охотник на вешних дев и жен, как все поэты, бродящие в садах жен…
Весна — пора любовных охот… у оленей осенью гон, а у человеков — весной, а у поэтов — весь год…
И вот я бреду брожу по пахучим улочкам в поисках пахучих лакомых открытотелых запутавшихся дев и жен, а встретил недозрелую школьницу-юницу… тебя, тебя, тебя… айхйяяя…
И я люблю творить из спелых дев неумелых недозрелых сладчайших жен, жен, первожен, а тут встретил тебя и споткнулся замешался… замаялся, как охотник без ружья… увидевший дичь близкую сладкую покорную…
И в горячительных туманных дурманных твоих нежнольющихся руках — ветвь канибадамского розового миндаля… миндаль раньше всех цветет в февральских беспробудных снегах…
И вот ты рано расцвела, миндальная девочка розоволикая моя, и вышла на весенние улицы, где бродят девы готовые стать женами…
А ты средь них миндальное дитя, дщерь, агница, ветвь юная розоволикая моя… агнец доверчивый средь вешних волков…
Кто пустил тебя на эти улицы
Где матушка и батюшка твои
Где братья сестры заступники первомладости твоей…
Кто дал тебе ветвь первоминдаля миндальная девственница моя…
…Ах, тогда она шепчет, качая ветвью миндаля у лица моего:
— Мы с моим женихом поехали в Варзобское ущелье за первыми цветами миндаля в снегах, но там с горы сорвался сошел камнепад и бросился на нас…
И мой жених меня оттолкнул под скалу и спас, а сам бросился на камнепад и загородил меня… и куст цветущего миндаля…
С той поры я хожу с ветвью миндаля… а потом — с веткой варзобской персидской сирени… О Боже… а что я… Она еще миндальная розовая ранняя раненая
девочка невеста, а уже ранняя миндальная снежная свежая вдова…
И с этой раной она вышла в вешний город, чтобы эту рану залечить забыть…
О Боже… а тут я… А куда я?.. куда меня влечет ранняя талая миндальная весна?..
О Боже… что я?.. куст расцветший талый хладный во снегах?..
А?..
А я в дыму чаду весенних родных первобытных колыбельных улиц родимых моих, где я был розоволикое дитя у колен матери моей, а Пророк говорит, что «рай находится у ног наших матерей»…
А я вспоминаю слова древнего шейха Саади, словно и он нынче вышел на вешние текучие душанбинские улочки из райского сада из вечножемчужного савана своего: «О, отрок, всякую весну
