гениальности русского народа. С. В. Рахманинов говорил, что он пел так, как Лев Толстой писал. К. С. Станиславский, отдавая дань воздействию его могучего таланта на разные виды искусства, заметил, что свою систему он писал с Шаляпина.
Хотя Шаляпин прославил свою Родину прежде всего блестящим исполнением оперных партий, все же у истоков его творчества была народная русская песня. Из нее, как из незамутненного родника, он постоянно черпал силы. Русская народная песня тянула его к себе в самые радостные и самые горестные минуты жизни. Записанные Шаляпиным народные песни навсегда останутся классическим образцом творческого и в то же время бережно-трепетного обращения с фольклором.
Слава не заслонила в нем подвижнического отношения к искусству.
Известно, как волновался этот национальный гений перед каждым публичным выступлением.
Уже добившись всемирной известности, Шаляпин приехал как-то в деревню под Орехово-Зуево. Крестьяне стали просить его спеть. Сначала певец долго не соглашался — боялся требовательности слушателей. А потом решился. Побледневший, взволнованный, вышел на сцену и сказал: «Хорошо. Я буду петь, только вы мне подпевайте». И запел «Дубинушку»…
И полетела песня, наполненная широким дыханием великого певца земли русской.
Глава IX
Беречь истоки!
…Еще не отзвучал очередной шлягер в исполнении модного ансамбля, а в проходе уже выстроились группы пятнадцати-шестнадцатилетних мальчишек и девчонок, чтобы по окончании номера со спринтерской скоростью пронестись с букетами цветов к своим кумирам на сцене.
А «кумиры» в полубоярских кафтанах «а-ля рюс» в первом отделении и в обтягивающих ковбойских костюмах во втором, с огромными бакенбардами, усами и гривами умиленно взирали сквозь темные очки на стихийное проявление всеобщего энтузиазма зала.
Это происходило не так давно на концерте вокально-инструментального ансамбля «Добры молодцы». Выходя из театра, я поинтересовалась у двух приятелей (как выяснилось — девятиклассников), чем их покорили музыканты.
— Это же очень модный ансамбль, — заметил один из них.
— Они работают по мировым стандартам, — вторил ему другой.
Модное исполнение, модный инструментальный состав, модные песни, модные (неухоженные!) прически — и все это под оглушительный, словно при взлете современного сверхзвукового лайнера, грохот электроинструментов.
На алтарь моды новоиспеченные музыканты приносят и зачатки своего таланта, и свой неприхотливый вкус, уродуя тем самым неокрепший вкус юных в основном почитателей. Мода, мода… Зал скандирует, самые разгоряченные головы чуть ли не кидаются на сцену. Тут немало мальчишек и девчонок, которые никогда не понимали и не старались понять серьезной музыки, не видели балета, но зато часто бывали на танцах, где «расширяли» свой кругозор опять-таки под «модную» музыку.
Мода и искусство… Не очень сочетаемые, а часто и вовсе исключающие друг друга понятия. Мода преходяща, скоротечна. Искусство — настоящее искусство! — вечно.
Одно из нынешних проявлений капризов моды — мода на ансамбли, составляемые из «универсалов», которые, считается, умеют и петь и играть. Понять интерес молодежи к такой форме музицирования можно. Коллективная жажда творчества, совместный поиск, разделенное на всех чувство удовлетворения достигнутым — все это влечет в ансамбли юных певцов и исполнителей. Инструментальным стержнем таких коллективов суждено было стать гитаре. Но не той, что издавна была любимицей наших прародителей, очаровательной спутницей прелестных русских романсов, нет! Речь идет об электрогитаре, «пропущенной» через мощные усилители и утратившей свою былую задушевность. В результате гитара из щипкового инструмента превратилась в ударный. Недаром появилась на свет шутка: «Было на Руси нашествие татар, теперь у нас нашествие гитар». Но шутка эта невеселая, много в ней горькой правды.
По примеру «поющих», «голубых» и прочих цветов радуги гитар с катастрофической быстротой стали размножаться самодеятельные вокально-инструментальные ансамблики и оркестрики с интригующими названиями — «Призраки», «Лесные братья», «Черные грифы». И с репертуаром на соответствующем «мировом» уровне — «Одиночество вдвоем», «Ушедший поезд», «Именно та женщина» и др.
И беда, конечно же, не в том, что молодежь музицирует, через музыку стремится к самоутверждению, а в том, что часто ее «творчество» пронизано слепым и бездумным подражанием модным западным, главным образом «битловым», ансамблям при полном забвении своего национального начала. Впрочем, не совсем так. Иногда о нем вспоминают, только не с целью пропаганды русского фольклора и воспитания вкусов слушателей (на то требуется слишком большой труд, а так разучили десяток аккордов — и пошло дело!), а для «модернового» экспериментирования и откровенной спекуляции на нашем бесценном богатстве — фольклоре, взрастившем Пушкина и Гоголя, Глинку и Чайковского, Васнецова и Левитана.
В том самом концерте, с рассказа о котором началась глава, «Молодцы» целое отделение отвели старинным народным русским песням. Прозвучали такие фольклорные жемчужины, как «Утушка», «Выходили красны девицы», «Над полями да над чистыми», «Лучина» и др. Но исполнение всех этих песен без исключения вызвало чувство решительного протеста. Жалкие попытки театрализации, безвкусное подыгрывание и пританцовывание только подчеркнули невосполнимые утраты, нанесенные народной песне произвольным с ней обращением.
А вольное обращение с народной песней стало, к несчастью, тоже модой, которая породила даже соответствующую схему: протяжная задушевная русская песня превращается в слезливую, сентиментальную, а темповая, веселая — в развязную, разухабистую. Так, в исполнении «Молодцов» «Что ты жадно глядишь на дорогу» (обработка В. Новгородского) полна надрывности, а «Утушка луговая» (обработка В. Антипина) поражает крикливостью, ухарством и бесшабашностью. Неряшливость и безответственность характерны и для исполнения других народных песен в их репертуаре. Поучиться бы этим музыкантам у настоящих мастеров — интерпретаторов русской песни — Обуховой, Максаковой, Скобцова, Ведерникова!
— А чем вас не устраивают наши обработки? — вступил как-то со мной в спор один из ведущих музыкантов ансамбля.
— Тем, что вы искажаете первооснову песни.
— Но ведь наша музыка нравится молодежи, — последовал «главный» аргумент.
Однако «нравится» — это еще не критерий. В работе «Что такое искусство?» Лев Николаевич Толстой пишет, что дурные вкусы могут прививаться и пользоваться очень широким спросом, так же как алкоголь, сивуха, табак и т. д. «Сам по себе спрос, хотя бы и широкий, еще не является свидетельством хорошего качества — вот что надо учитывать при оценке художественных произведений».
Леонид Осипович Утесов говорил, что его песенка «С одесского кичмана» пользовалась когда-то фантастической популярностью — ее пели в каждой подворотне. Но эта популярность — еще не доказательство ее высокого художественного достоинства…
И все же как понять обращение такого ансамбля как «Добры молодцы» к русской народной песне? Может, русская песня заинтересовала их в самом начале творческого пути? Отнюдь нет.
Ядро «Молодцев» составили Е. Маймистов, В. Антипин, В. Кириллов — ленинградские музыканты, игравшие в разных джазовых коллективах. Один из создателей ансамбля — Всеволод Новгородский — в прошлом саксофонист джаз-оркестра. И по составу музыкальных инструментов (сакс, тромбон, ударные), и по своей подготовке «Молодцы» явно тяготеют к джазу. Вот и играли бы джазовую музыку, благо и возможность есть проявить себя, отличиться — в Прибалтике достаточно часто проводятся состязания «джазменов». Есть у нас и композиторы, пишущие музыку специально для джазовых ансамблей, есть и общепризнанные специалисты — Ю. Саульский, О. Лундстрем, В. Людвиковский, — пожалуйста, учитесь у них, есть и классические эталоны джазового исполнения — Луи Армстронг, Дюк Эллингтон, Глен Миллер. Но русская народная песня к джазу не имеет никакого отношения. Почему же хватаются за нее «Добры
