моими новыми записями. Я собрала целый комплект и на другой день их отправила.
Потом у меня начались длительные гастрольные поездки по Союзу и за рубежом, и я никак не могла повидаться с Иваном Христофоровичем, да и сам он развил такую активную деятельность, что застать его в Москве оказывалось очень сложно. Я только и слышала: «Отбыл в Волгоград», «Уехал в Армению», «Проводит слет в Наро-Фоминске», «Вылетел в Н-скую часть по просьбе воинов…». Завидная судьба одержимого напряженной, вдохновенной и плодотворной жизнью человека.
Я сейчас часто вспоминаю Баграмяна. Как много значит обрести в жизни человека, который может на тебя оказать неизмеримое влияние.
На встречах с Георгием Константиновичем Жуковым, как правило, меня интересовали события и дела давно минувших дней. Конкретно Сталин, его личность, мнение маршала о нем, процессы, связанные с террором в армии в 1937 году, унесшим десятки тысяч жизней талантливейших полководцев и командиров.
Я хорошо помню март 53-го, когда не стало Сталина. Несколько дней страна была в трауре. Люди, словно онемев от горя, ушли в себя. День погребения, когда по всей Москве ревели заводские и фабричные гудки, казался концом света. Толпы двигались мимо гроба с робким, настороженным чувством, испытывая растерянность и испуг, словно перед неминуемой катастрофой или светопреставлением. Многие рыдали, убиваясь по потухшему светилу и божеству. Приехавшая из деревни дальняя родственница бабушки, работавшая в колхозе со дня ею основания, удивлялась: «Чего реветь-то коровами? Хужей не будет. Куда ж ишо хужей?!» Ее мужа отправили за лагерную колючую проволоку без суда и следствия. На возгласы секретаря партячейки, призывавшего на собрании колхозников «ответить на смерть товарища Кирова высоким урожаем зерновых», он не к месту обронил: «А как товарищ Киров в гробу узнает о нашем урожае?» На другой день односельчане его уже не видели.
Через несколько лет правда всколыхнула мир. Ожесточение, с которым тиран расправился с талантливыми учеными, политиками, военачальниками, художниками, артистами, вряд ли кого оставило равнодушным. И все же разноречивые оценки, услышанные мной из уст военных, противоречили друг другу. Одни говорили, что Сталин — это человек, с именем которого связаны политические преступления, прощения которым нет и быть не может. Другие утверждали, что «он допустил немало серьезных ошибок, но победил в войне». Но какой дорогой ценой далась нам эта победа? Отец, прошедший горнило войны, рассказывал, как шли навстречу фашистским танковым армадам плохо вооруженные и плохо снаряженные солдаты, не всегда с патронами в подсумках и снарядами в артиллерийских передках. Шли, заведомо обреченные на огромные моральные и физические потери.
— Немцы напали на нас в сорок первом, потому что лучшего момента, более ослабленной изнутри страны, чем тогда, могло и не быть, — говорил мне отец. — Уверяю, что не будь сталинского вандализма в армии в канун войны, не были бы человеческие жертвы столь велики, а территориальные потери столь позорны и унизительны.
Я верила и не верила этому. «Вот бы встретиться с кем-нибудь из окружения Сталина, — думала я, — узнать правду». Судьба подарила мне несколько встреч с Жуковым, и я, конечно, воспользовалась возможностью спросить у маршала о том, что давно меня интересовало. Возможность представилась не сразу. На приемах и торжественных вечерах по случаю юбилеев Вооруженных Сил подступиться с такой темой к маршалу было неудобно, сама атмосфера не располагала к откровенной длительной беседе. Все же такой разговор состоялся в редакции газеты «Красная звезда», куда Жуков приехал по поводу публикации отрывков из его готовящихся к выпуску воспоминаний. (Книга «Воспоминания и размышления» вышла в 1972 году, как я потом узнала, со значительными купюрами, и маршал подарил мне экземпляр с пожеланиями и впредь «отдавать частицу тепла своего сердца солдатам Родины».) Мы встретились с ним в приемной главного редактора. Он ждал машину, чтобы уехать на дачу, я же приехала, чтобы просмотреть текст моего интервью, которое готовилось к печати.
Сначала речь шла о песне, моих гастролях по Союзу. Я рассказала маршалу, в каких военных округах пела, на каких флотах была, с кем из командующих встречалась. По выражению лица Жукова я чувствовала, что слушает он меня с предельным вниманием и заинтересованностью. Я в свою очередь не удержалась от соблазна спросить у полководца то, о чем хотелось узнать, что называется, из первых рук. Зашла речь и о Сталине.
— Я узнал Сталина близко, — начал Жуков, — в период с 41-го по 46-й год. Я пытался досконально изучить его, что оказалось почти невозможным, потому что и понять его было иногда делом сложным. Он очень мало говорил и коротко формулировал свои мысли. Поспешных решений никогда не принимал, тут надо отдать ему должное… Вас что именно интересует в личности Сталина?
— Да многое, Георгий Константинович, — отвечала я, не зная, как лучше подступиться к теме. — Вот как вы думаете, был ли Сталин закономерным порождением эпохи?
— Это не провокационный вопрос? — улыбнулся Жуков.
— Ни в коем случае!
Наступила небольшая пауза. Мне казалось, что он хочет собраться с мыслями, но, возможно, я ошибалась.
— Вряд ли эпоха требовала такого человека. На любом повороте истории существует возможность выбора, происходит борьба тенденций. Из множества вариантов история выбирает один, не всегда самый лучший. И тогда возникает своеобразный исторический зигзаг, но объективная закономерность все равно возвращает исторический процесс на магистральную линию. Характеристика Сталина как политического деятеля определяется прежде всего тем, что именно к нему сходились решающие нити управления всеми процессами, происходящими в стране. Конечно, главная вина за создание репрессивного аппарата ложится на Сталина. Ему нельзя простить то, что по его указаниям были загублены многие тысячи ни в чем не повинных людей, искалечена жизнь их детей и членов семьи. Но будет несправедливым обвинять только его одного. Вместе с ним должны отвечать за содеянное и другие члены тогдашнего Политбюро, которые знали о беспределе, творимом органами НКВД. Сталин почти никогда в ту трагическую пору не оформлял решения только своей властью. Он требовал согласия и одобрения решений другими руководителями. В 1957 году на Пленуме ЦК, когда обсуждалась деятельность группы Молотова, Кагановича, Маленкова и других, мною была оглашена часть списков, представленных Сталину Ежовым и его соратниками по НКВД. Включенные в списки лица были без суда приговорены к расстрелу Сталиным, Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем. В чем причина массового террора в армии? Я не могу дать исчерпывающий ответ на этот вопрос. Может, когда-нибудь историки найдут полный, обстоятельный ответ. Мне представляется, что тут есть несколько причин. Всем известно, как люто Сталин ненавидел Троцкого и готов был бороться против него любыми средствами. А тот, в свою очередь, находясь за рубежом, в письмах, статьях, книгах, клеймил методы руководства Сталина и призывал свергнуть его. Он делал упор на военных, считая, что готовых пойти на это в армии немало. Прочитав книгу Троцкого «Преданная революция», вышедшую в 1936 году, в которой содержались призывы совершить государственный переворот, Сталин был определенно напуган. И он решил «обезопасить» себя, уничтожив, по его мнению, тех, кто мог пойти на такой шаг. Другой причиной было недовольство ряда военных, занимавших важные, порой ключевые, посты в Вооруженных Силах, наркомом Ворошиловым, не способным, как они считали, руководить войсками. Критиковали Ворошилова открыто, и Сталин вряд ли оставался равнодушным к оценкам своего верного слуги, а возможно, думая, что и его узурпаторская деятельность вызывает не меньшее недовольство. Третья причина состояла в том, что Сталину органы государственной безопасности подбрасывали сфабрикованные немецкой контрразведкой фальшивки о якобы шпионской деятельности командиров Красной Армии, например, о передаче Тухачевским и его окружением немецкому рейху оперативных секретных данных. Смертельно напуганный версией о будто бы подготовленном крупном военно-политическом заговоре, целью которого было свержение его лично, Сталин и устроил массовую чистку кадров Вооруженных Сил от несуществующих вредителей и шпионов. Я до сих пор не могу понять, почему Сталин и его окружение не удосужились ни с кем из арестованных поговорить, послушать их, узнать, какими способами вырывались у них признания во «вражеской» деятельности.
— Мне, Георгий Константинович, всегда казалось, что, расчищая себе дорогу к непререкаемой власти, Сталин просто-напросто вырубал самые крупные деревья, которые затеняли его своей высотой, не позволяли казаться выше других. И действовал иезуитски жестоко, натравливая одну жертву на другую.
