первозданный вид, но это только вывеска. А вот изнутри, со двора — жалкое зрелище.
Все деревья — абрикосы, яблони, вишни — уничтожены; одни пни торчат, на дрова. Вечнозеленые декоративные кустарники и газоны гусеницами танков истерзаны, в грунт с грязью. Лишь одна виноградная лоза, как змея, искривленная валяется, да цветет, и даже хилые гроздья сквозь войну поспевают. Нет детей, чтобы их сорвать. А людей в доме много.
В среднем подъезде, где по-прежнему висит табличка «Образцовый дом», по-прежнему живет «новое» правительство Чечни — те же Якубов, Бааев, Дибиров, и еще расплодилось чиновников.
Крайний подъезд огорожен бетонными блоками, там охрана, даже БТР. Там, говорят, какая-то спецструктура, там же в заключении главари бандгруппы.
Подъезд, где чуланчик, отдан разным командированным, роль которых не понять. А в чуланчике ничего не изменилось: та же газовая плита, у которой его мать еду готовила, тот же старый, порезанный, кожаный, казенный диван, на котором всегда Ваха спал. Да все это не то. Не тот дух в чуланчике, тем более во дворе, а город?.. Город совсем чужой. И не хочется даже думать, что это родной город, где вырос, где влюбился, где стал мужчиной и отцом, который строил и за который воевал.
Первая ночь в чуланчике. Всю ночь он не спал. Очень хотел курить, к счастью, сигарет не было. Где- то еще до рассвета он по старой привычке вышел на ступеньки. И как-то неосознанно вдруг пошел к среднему, парадному подъезду, заглянул внутрь — при слабом освещении от генератора видно, что его «вечной» надписи: «Мария, я люблю тебя!» — уже нет. Все заново побелено, перекрашено. И тогда он вышел во двор, благо этого добра валом, нашел острый металлический стержень и под вывеской «Образцовый дом» выскреб нужное — «Дом проблем».
Демократия, пусть даже и полувоенная, — несколько лучшая форма правления, чем большевизм. При коммунистах так бы не церемонились, сразу бы приняли дисциплинарные меры. А вот новая, вроде бы демократическая власть гораздо гибче, можно сказать, даже гуманнее, раз Мастаеву в тот же день подарили телевизор.
Ваха и без телевизора знал, что у него под носом во дворе происходило. Однако в телепередаче все было внушительней. Оказывается, по поводу надписи, а скорее призыва, «Дом проблем», была создана целая комиссия. Отдельное стройуправление, чуть ли не применяя мехруку, участвовало в ликвидации данной пропаганды насилия. А по телевидению выступили первый вице-премьер Бааев и министр МВД Якубов. И они не против перемен, да они за стабильность, за законность, за порядок. И они не позволят всяким умалишенным, ставленникам Москвы и Кремля, расшатывать и без того хрупкую обстановку в республике.
— Мы знаем, кто это написал, — грозно поднимал палец главный милиционер. — Больше провокация не пройдет. И справка дурака не поможет. Мы любого, кто против нашей власти, посадим в тюрьму. А окажет сопротивление — ликвидируем как класс! Дело революции, свобода Чечни в наших руках!
И остальные передачи местного телевидения в такой же, правда, корявой, но пропагандистской направленности, так что Ваха подумал — неужели Дом политпросвещения еще существует?
Как такового Дома политпросвещения уже нет, средь руин один остов без крыши, а от его березки даже пенька не осталось — все под обломками, обходя которые Ваха как-то проник в бывшее фойе — кое- что сохранилось: «Пролетарии… соединяйтесь!» и совсем четко — «Общество «Знание». Именно это всегда очень важно. И Ваха знает, что только в здоровом теле может быть здоровый дух. В таком Грозном ни то, ни другое невозможно. Да, слава богу, в Чечне есть иные места. Без паспорта добраться до Макажоя — дело совсем не простое. Но он и не такое в жизни преодолевал. Но прежде он должен сделать главное — позвонить в Москву, Марии.
Оказывается, в Грозном всего два-три переговорных пункта. Очень много людей. Очередь.
— Ваха, — она сразу узнала его. — Ты где? Живой? Тебя ищут. И у нас был обыск.
Разговор не получился. Он и не мог получиться, потому что им не то что жить, даже общаться по телефону не дают, отсоединили.
— В чем дело? — с претензией Мастаев подошел к оператору, и только сейчас обратил внимание на стенд — «Внимание — розыск». И здесь первый он — «международный террорист». Тотчас Ваха покинул город. И не оттого, что боялся — арестуют, он не мог здесь жить.
Более пяти лет Ваха не был в родном Макажое. Даже дороги нет, все разбито. А село безлюдное, наверное, поэтому в эту войну здесь не бомбили. Все как было. И раскуроченное фортепьяно Марии, и там пчелки деда Нажи. И столько к осени меда! Аромат! А воздух! Родной, пьянит. Вот где эликсир вечной молодости, жизни! Через океан смерти, как Гильгемеш, добрался-таки он до земного рая.
И пусть здесь крыши над головой еще нет, зато есть свобода жить!
Как узнали окрестные жители сел, что Мастаев вернулся в Макажой и намерен здесь жить, сразу же организовали белхи, соорудили небольшой дом.
Земляки предлагали ему любое оружие, как бы для обороны: все-таки один в селе. Но Ваха принял в дар двустволку, чтобы на охоту ходить.
Охотников в горах не осталось — дичи развелось. Ваха особо не браконьерствовал. Под зиму медведя, пару жирных барсуков и косулю подстрелил. Все это медом запивается. Моментально он вес набрал, сила в теле и в духе, а голос так прорезался, что от свободного крика его — эхо еще долго по горам витает.
Вот так бы он и жил, пока в низинах казнокрады не насытятся, не перебесятся. Да прямо под Новый, 2003 год вместе с пушистым веселым снежком прилетел на край села вертолет.
Ваха понял, что это по его душу. И можно было воспользоваться погодой и бежать, да он у себя дома и, как говорится, в ус не дует, да и любопытство гложет — что же ожидает его впереди?
По тому, как вежливо с ним обходились, все должно быть в порядке. Своим ключом офицер отпер дверь в чуланчик, а там — боже, сколько лет, сколько зим! — знакомый конверт, почерк:
«Господину Мастаеву В. Г.! Глубокоуважаемый Ваха Ганаевич, не соизволили бы вы посетить Дом политпросвещения, «Общество «Знание»? С демократическим приветом.
Это была насмешка, даже издевательство. Однако все же это лучше, чем пафос войны.
С этим конвертом Ваха выскочил во двор. Точно. Прямо там, где он выскреб, крупно приписано «Дом проблем», значит, какие-то выборы. Будет мир?! И он на радостях, во все свое горное горло, став перед «Образцовым домом», закричал:
— Эй, вы! Где вы, вечные министры-жильцы «Образцового дома»? Где вы, Якубов, Бааев, Дибиров? Почему вы эту надпись не стираете, хором не осуждаете, комиссию не создаете? Что, слабо? Боитесь Кныша и Кремля? Где вы? Выходите, стирайте. Иль вы согласны жить в «Доме проблем»?.. Нас ждут перемены, — ликовал Мастаев. И веря, и не веря, он помчался к Дому политпросвещения.
Мастаев немало воевал. К тому же охотник. И он сразу же определил — кругом охрана. Уже не сомневаясь, он пробрался среди руин Дома политпросвещения и, как всегда, нырнул в разбитый проем «Общества «Знание».
Сверху валит снег. Посредине, кое-как подложив битые кирпичи, восстановили старый стол, на нем бутылка коньяка, пачка сигарет, рация. А сидит в белом, грубом тулупе Митрофан Аполлонович.
— Ха-ха-ха! А я знал, что ты придешь. Знал, — он вскочил навстречу, по-родному обнял Мастаева. — Ну, как дела? Сколько не виделись. Давай, выпьем, прямо из горла, на линии фронта. Вот получатся фотки.
— А где фотограф? — не перестает удивляться Мастаев.
— Со спутников, со спутников. Весь мир под нами.
— Так небо в тучах.
— Для нас нет туч. Все ясно, прозрачно, под нашим наблюдением. Весь мир наш. Понял? Наш.
— Здесь будет мир? — пытаясь заглянуть в глаза собеседника, осторожно спросил Ваха.
— Уже мир!.. Теперь все в твоих руках. Референдум по Конституции Чеченской Республики. Решается вопрос статуса — в составе России или нет.
— А «итоговый протокол» готов?
— Как обычно. Но мы должны его сверить с реальной картиной. Вот ты скажи, я знаю, правды ты не
