— Дик ду,[106] — перейдя на чеченский, несколько огорошил генерала Мастаев и, пользуясь моментом, что было на уме, спросил по-русски: — Простите, а вы коммунист?
Наступила долгая, долгая пауза. Генерал даже сделал шаг назад, ткнул пальцем в стол, как бы подтверждая.
— Глупый вопрос. Не коммунист не может быть генералом. Понял? А ты, я знаю, в партию не был принят. Оттого вечно будешь сержантом. Хе-хе-хе, — его лицо как-то расплылось. — Ничего, будешь верно служить, до капитана и без партстажа я тебя возведу.
— Спасибо, вы так щедры. Сразу видно, что вы свой, земляк, а они, — Ваха указал пальцем в потолок, — русские, ни в партию, ни выше сержанта меня не пустили бы.
— Кх, — недовольно кашлянул генерал, — что «они» в тебе нашли? — генерал шагнул в сторону соседней комнаты и уже в дверях обернулся: — Я до конца жизни буду верен Уставу КПСС и воинской присяге, — он с силой захлопнул дверь.
Оставшись в одиночестве, Мастаев понял, что он тоже очень устал. Были в кабинете стулья, но его почему-то потянуло сесть в кресло, где всегда сиживал Кныш. Здесь, как ему показалось, еще сохранился запах главного агитатора-пропагандиста Дома политпросвещения, напомнивший Вахе почему-то парадный марш духового оркестра и привкус пороха при стрельбе. Оказалось, на полке рядом осталась пепельница, даже стекло которой пропиталось смогом никотина и духом марксизма-ленинизма, который то ли не вписывался, то ли, наоборот, очень даже подходил новому предназначению этого здания — Исламский университет. Какая-то тоска овладела им, и, наверное, сожалея об ушедшем, а может, как некий протест некурящему генералу, Мастаев выкурил подряд две сигареты, пытаясь, как и Кныш, пепел и окурки в центре бугорком собрать. От курева он почувствовал себя еще более усталым и разбитым. Скрестив руки на столе, Ваха положил на них разболевшуюся голову. И ранее никогда он такого не видел, даже позабыл, а тут какой-то кошмар: он воюет в горах, то ли Афганистан, то ли родной Кавказ, и просто воочию пороховая вонь вперемешку с кровью и смертью. Резко пробудился. Свет, тишина. И только в голове бешеный, неравный бой, словно вправду он только что воевал.
Обхватив голову руками, Ваха довольно долго сидел. А эта вонь либо в сознании, либо прямо под носом наяву не отступает, и он просто машинально взял бумажку со стола, перевернул — набранный текст. Как он знаком: классика — революционная вечность.
05.11.1991 г. Грозный. Сов. секретно. Лично в руки генералу. Ругаю вас ругательски! Почему не начаты работы: 1) по хорошему закрытию советских памятников; 2) по снятию большевистских звезд; 3) по подготовке сотен (националистических и мусульманских) надписей на всех общественных зданиях; 4) по установке бюстов великих мюридов газавата.
06.11.1991 г. Москва. Кремль. Срочно! Нужны аэропланы, бронетехника, орудия и пр. Хлеба и мяса на юге (зачеркнуто, переписано), нефти и газа, впрочем, как и хлеба и мяса, на юге очень много. Для пользы дела мне нужны военные полномочия. В таком случае я буду без формальностей свергать тех командиров и комиссаров, которые губят дела. Так мне подсказывают дела, и, конечно, отсутствие бумажки от Троцкого (зачеркнуто, переписано) Кныша* меня не остановят. Будьте уверены, у меня не дрогнет рука.
А вот ссылка на звездочку: *Кныш М. А. (настоящая фамилия Кнышевский). Детдомовец. Окончил Североморское мореходное училище, курсы подготовки и усовершенствования офицерского состава. Высшую партийную школу при ЦК КППС. Имеет феноменальную память, архивист, владеет английским, арабским. Физически развит. Слабость: женщины, алкоголь, стяжатель. Дочь. Успешно работал за рубежом: Америка, Европа, Ближний Восток, Афганистан. Имеет награды, в том числе боевые. В 1983 г. исключен из партии, лишен всех званий (был подполковником), осужден. Частично реабилитирован, в партии восстановлен, воинское звание — майор. С 1986 года — спецпредставитель по особым поручениям в ЧИАССР (сослан на Кавказ). Отец — Кнышевский, военный конструктор, репрессирован, не реабилитирован.
07.11.1991 г. Президенту-генералу ЧР, копия Кнышу. По соображениям не только экономическим, но и политическим нам абсолютно необходима концессия с немцами в Грозном. Если вы будете саботировать, сочту прямо за преступление.
Еще много было знакомых Мастаеву цитат классиков марксизма-ленинизма, слегка отредактированных в соответствии с современностью. По мере их прочтения ему казалось, что это какой-то сюрреалистический бред, лишенный не только разума, но и совести. И ему даже показалось, что это специально ему подложили, чтобы в очередной раз поиздеваться над ним и его дипломной работой. И он уже хотел отбросить листки, как заметил свою фамилию над значком.
*Мастаев В. Г. (1965 г. р.) из кандидатов в члены КПСС в партию не принят. Чеченец. Родился в Казахстане. Образование — профтехучилище, н/высшее (ЧИГУ), курсы Академии общественных наук при ЦК КПСС. Физически развит, драчун.
Гвардии сержант запаса. Служил в Афганистане. Имеет боевую награду. Рабочий, из семьи рабочих. По-пролетарски принципиален. Работоспособен. Покладист, но порою вспыльчив. Религиозно терпим. Неимущий — этим управляем. Сентиментален… Отец — репрессирован. Не реабилитирован…»
Ничего неожиданного, почти все как есть, и только одно его сильно задело: «неимущий — этим управляем». Он рванулся к выходу — дверь заперта, бросился к окну. И если бы оно свободно не открылось, он разбил бы стекло.
Дождь уже не шел. Под порывами резкого, холодного, северного ветра асфальт кое-где успел просохнуть. Под ногами жалко шелестели промокшие листья. Где-то закаркала встревоженная ворона. На повороте у главпочты заскрежетал трамвай. Густой, тенистый сквер Полежаева осенью словно прохудился, и сквозь осиротевшие сучья слабо просвечивает предрассветное небо. Все в тумане, блекло, как и у него на душе. И вдруг он услышал слабый хриплый голос:
— Молодой человек, молодой человек. Подсоби копейкой, ради Бога, — с ногами взобравшись на скамеечку, сидит, укутавшись непонятно во что, обросший мужчина, в его ногах еще кто-то под открытым небом спит.
Не задумываясь, Ваха собрал в кулак всю незначительную наличность в кармане, выложил в грязную, большую, видно когда-то работящую ладонь.
Он пересекал двор, когда услышал с детства знакомый звук — метла. Вырос, вроде выучился, а мать от этого не избавил. «Неимущий — этим управляем».
— Сынок, ты всю ночь на работе? Пойдем, покормлю.
Как звук метлы, так и еда: всю жизнь жареная картошка, хлеб, чай, молоко. Если есть в магазине — иногда творог, сметана.
— Поедем в горы, там ведь у нас все есть, — вырвалось у сына.
— И там тебя не оставят, — сказала Баппа, а чуть позже: — Зима. А мы картошки и лук в этом году не заготовили. Мне уже два месяца не платят. А цены бегут — ужас. А тебе на этой работе зарплату дадут?
Сын что-то промычал в ответ, наскоро перекусил и побежал на биржу труда. Он готов был на любую работу, как многие спозаранку собравшиеся здесь.
— Работа есть? — спросил Ваха у одного.
— Какая работа? — угрюмый мужчина смачно сплюнул. — Смотри, что этот подлец Мастаев в своей
