молитве о тебе молюсь… Если бы не эти деньги, что ты принес, чтобы я делала? Ты не знаешь, что это было… Этот долг… Это самое тяжелое.
— Да причем тут я, — перебил ее Цанка, — это не я, это Баки-Хаджи помог.
— Я знаю… Но все сделал ты… Спасибо тебе!
Теперь она вся согнулась, облокотилась на коленки, смотрела только в землю, под ноги, говорила тихо, жалобно, печально.
— Ты не представляешь, в каком состоянии я провела эти месяцы… Должники замучили… Другие годами не отдают и ничего, а с нашего двора не уходят. Видят — бессильные, и все требуют, жить не дают… Последнюю корову продали. У матери были деньги на случай смерти, всю жизнь копила — их отдали. Все отдали… А делать нечего… Ты себе не представляешь, что это такое. Помочь некому. Взять в долг не у кого. Мать ругается, нервничает, кричит, устраивает истерики… Одна осталась… Одна со своим горем… Ты не поверишь, несколько раз хотела покончить с собой, просто в последний момент мать было жалко. Не могла ее добивать окончательно… И вдруг это… Спасибо тебе, Цанка. Ввек не забуду… Одинокая я. Несчастная. Как родной помог… Спасибо! — она тихо заплакала, еще ниже опустила голову, закрыла лицо руками, мелко дрожала всем телом.
Цанка поднял голову. Посмотрел по сторонам, как бы ища помощи и поддержки… Да, горе одиноко.
— Кесирт, перестань. Перестань, я прошу тебя, успокойся, — мягким голосом говорил он, и ему хотелось нежно прижать ее к себе, ласково погладить, защищать всегда и всюду.
— Кесирт, хватит. Успокойся… Так нельзя.
Он хотел сказать, что он рядом, что он поможет, и так далее, и тому подобное, но затем понял, что это смешно — он сам гол и беден, и какой, к черту, кормилец. Хотя он уверен, что все будет хорошо… У него у самого стали наворачиваться слезы, что-то защемило в груди, в горле встал комок.
— Кесирт, не плачь, — дрожащим голосом взмолился он.
— Все-все… Все в порядке, — сквозь сжатые перед лицом, увлажненные потом и слезами ладони ответила жалобно она, — я сейчас… Извини… Прости меня…
Кесирт оторвала от лица руки, слезящимися, раскрасневшими глазами нежно посмотрела на Цанка. Ее пышные ресницы от влаги слиплись, стали еще отчетливее обрамлять черные глаза. Она чуть улыбнулась.
— Спасибо тебе, Цанка! Как брат помог!
— Не хочу я быть братом, — как бы обиженно, с притворной нервозностью ответил Арачаев.
— А кем ты хочешь быть? — уже улыбаясь, обнажив беленькие маленькие зубки, спросила Кесирт.
Цанка ничего не ответил, только повел плечами.
— Так кем? — вновь обратилась, теперь с хитринкой, Кесирт, искоса поглядывая на собеседника.
— Хочу быть рядом, — буркнул, что пришло на язык, Цанка. — Рядом — это любовником? — съязвила она.
— Дура ты, — вскрикнул Цанка, — мужем хочу стать.
— Тихо, дурень, не шуми, — шепотом сказала Кесирт, оглядываясь по сторонам.
Цанка вновь впился взглядом в ее лицо. Маленькая капелька, не то слезы, не то пота, медленно скользнула по подбородку, понеслась быстро по длинной шее вниз, на мгновение застыла в ямочке и вновь медленно сползла в щель меж сочных грудей. Цанка думал теперь совсем о другом, о наболевшем. Как он хотел…
— Эх, Цанка, мог бы стать мужем моим, мне не достался бы.
— Не болтай глупостей, Кесирт… Ты нужна мне, я люблю тебя — страстно заговорил Цанка.
— Не шуми. Замолчи. — Вновь приказным голосом серьезно ответила Кесирт, — не говори больше об этом… Стыда нет у тебя… Неужели я позволила своим поведением говорить тебе эти вольности.
— Причем тут вольность?.. Я хочу… Я… — вскипел Цанка. Черные вены выступили на его висках. Курчавые волосы от пота по краям взмокли, обвисли по раскрасневшейся коже лица, шеи.
— Замолчи, — спокойно сказала Кесирт, — ты еще молод. Как говорят — девственник, а я старая, поношенная жеро… И ты хочешь, чтобы весь твой род во главе с женой Баки-Хаджи и его дочек меня проклинали.
— При чем тут они?
— Не шуми. Успокойся. Тем более, что у меня есть свои планы.
Большие голубые глаза Арачаева еще больше расширились, брови полезли на лоб.
— Какие планы? Ты о чем? — удивился он.
— Это ты о чем? — кокетливо, вопросом на вопрос ответила Кесирт, искоса, исподлобья глядя на него.
Цанка часто задышал, ноздри его расширились, даже нос покрылся капельками мелкого пота.
— Что ты хочешь сказать? — тихо, со скрытой злобой в голосе спросил он, сжимая влажные руки.
— Слушай, Цанка. Что ты ко мне пристал? У меня своя жизнь, свои дела. Я уже не молода, надо подумать о будущем, — сухо сказала она, впервые отворачиваясь от собеседника.
— Ты что, хочешь сказать, что выходишь замуж? Что нашла кого-нибудь? — твердым голосом допытывался он.
— Я не нашла, Цанка, — продолжая глядеть в сторону, говорила она, — они сами бегают вокруг, покоя не дают.
— Я не позволю, — прошипел Цанка.
— Ой, герой, — Кесирт засмеялась, повернула голову, задрала ее надменно вверх. — Кто ты такой? Молод ты еще, а мне жить надо, а не в любовники играть. До сих пор не играла и впредь не буду, и никому не позволю, а твои мысли я знаю… Юн ты еще, чтобы меня вокруг носа водить… Вот пойди и с другими жеро поиграй, а я не для этого… Если я шаг неправильный сделаю, то никто меня не пожалеет. Сожрут, выжмут соки, обсосут и выплюнут. И некому будет за меня заступиться. Боюсь я этого… Вон сколько ухажеров… А у всех одна только похоть… Насладятся и выкинут. Ты думаешь, легко мне?.. Все в кусты зовут, не получится — замуж просят… Да разве это замужество — брехня одна. Не верю я этим грязным, вонючим мужикам.
После этих слов она неожиданно наклонила лицо, понюхала себя и громко рассмеялась.
— Ха-ха-ха, теперь и я вся провонялась от пыли и пота, — весело говорила она.
Цанка молчал, уныло смотрел вниз, перебирая нервно польцами.
— Да что с тобой? — спросила смеясь Кесирт. — Какой серьезный и задумчивый молодой человек?!
— Ты это вправду говоришь? — вдруг перебил ее Цанка.
— Ты о чем?
— О том, — он посмотрел прямо в ее глаза, залезая в душу. Кесирт как-то сразу неловко стало от этого тяжелого взгляда, этого напора страсти и ярости. Она не ожидала такой реакции молодого человека. Улыбка исчезла с ее лица. Она впервые почувствовала силу, мужскую волю и характер во взгляде Цанка. Этот решительный взор исподлобья парализовал ее, в одно мгновение укротил ее высокомерие и кокетство. Она впервые поняла, что Цанка уже мужчина и мужчина с твердым, властным характером, играть с собой не позволит.
— Цанка, — уже умоляюще говорила она, — ведь должна я выйти замуж?
— Ты уже определилась? — сухо, не отрывая взгляда с ее опущенного лица, продолжал допрос Цанка.
— Пока нет… Точнее, не окончательно… Но он требует ответа. И, видимо, я скажу — да.
— Кто он?
— Ты не имеешь права задавать мне такие вопросы… Все равно ты его не знаешь.
— Он стар или молод? Вдовец или женат?
— Да-да-да, и стар, и вдовец, и богат, и дети есть. Но я буду обеспечена, любима и защищена, — нервно, сухо ответила она.
Цанка отвел взгляд в сторону, опустил голову, согнул длинное тело в печали. Указательным пальцем провел по мокрому лбу. Крупная капелька пота упала на сухую землю, образуя темные круглые пятна. Оба
