Тем не менее, Мних и его сотоварищи постоянно у Сундука: один не должен спать, на посту.
Как обычно, с утра распекло; влажность, жара. А так погода прекрасная, море спокойное, все вроде сделано, и Мних отдал приказ капитану: «Полный вперед, на Тирренское море, в обход всех островов… живой огонь наготове, я сплю, вы на посту».
Так получилось, что Астарху более Сундук не доверяют, и он свободнее всех, довольный лег спать в тень борта, да долго спать не пришлось. Капитан был начеку, именно он закричал, увидев, как со стороны уже исчезнувшего берега ползла по морской глади во всю ширь глаза какая-то возвышающаяся тень, и по все увеличивающемуся, возрастающему шуму понятно — волна.
— От землетрясения, — первым сообразил всезнающий Мних.
— Правее, правее гребите, выпрямляйте корму, — в нескрываемой панике пытался спасти корабль капитан.
— Астарх, сюда, ложись на Сундук, все держите его! — о своем заботился Мних.
С неистовым ревом волна вначале вздела корму, потом весь корабль, и резко бросила вниз, швырнула, как щепку, в сторону, на бок. Все завопили, хватаясь за что попало, и вдруг тишина, и корабль ровно стоит, будто ничего не случилось, разве что кое-что смыло и одного санитара слизало.
Минут пять-десять все молчали, еле-еле приходили в себя, а взгляды все туда же, ждут новой беды. И дождались.
— Вон! Тень, тень ползет, увеличивается!
Теперь уже все, даже капитан, бросились к бортам, вцепились в дерево до крови из пальцев, и единственный Мних не потерял самообладания.
— Корабль боком к волне… Гребите вправо, вправо, скоты! Вылезайте из-под лавок! — и вновь к единственному помощнику, сам хватаясь за весло. Астарх, помоги, греби, греби справа.
Лишь упорство и самоотверженность Зембрия Мниха спасли корабль на сей раз. Успели они выправить корму. Вторая волна была гораздо мощнее, или уже казалось так. Ибо нарастающий рев был несносным, а потом, как и прежде, корабль, словно качели, взметнулся, резко плюхнулся во впадину, толщи воды над головой, снова крутануло, как в водовороте, и была бы еще одна, хотя бы маленькая волна, точно перевернуло бы все вверх дном, а так корабль, будто маятник, накренился то в одну, то в другую сторону и застыл: тишина гробовая, море замерло, в небе ни облачка, ни ветерка, покой, и вновь первым очнулся неугомонный Мних:
— Ах ты, дрянь, трус, негодяй! — пинал он еще дрожащего капитана. — Что ж ты под лавку залез? Что штурвал бросил? За что я тебе плачу?
— Не могу, не могу, — скулил в той же позе капитан. — Проклятие на этом корабле, проклятие.
— Ах ты, суеверная дрянь! Что, в первый раз в море? А ну, вставай, выправляй курс, вперед на Тирренское море.
От визжащего крика Мниха все очнулись; что еще слизало с борта, не особо волновало, главное, не досчитались еще двоих, в том числе и одного в феске.
— Может, и мы привяжемся цепями, — дрожащим голосом предложил оставшийся на борту последний в феске.
— Я тебе «привяжу»! — закричал доктор. — Кандалы на тебя надеть надо, рабское клеймо на лбу поставить: трус, подонок! Не такими наши предки были! У, зажрались — свиньи! Вставай! — он схватил сотоварища за шиворот. — Ты что думаешь, просто так великое Божие послание нам досталось?! О, выродки, в кого вы уродились? Не такими были наши отцы! Вон, посмотри на Астарха! Тебе не стыдно? Тебе бы деньги считать да задницу Сары обнимать. Иди, сторожи Сундук, глаз с него не спускай.
Правда, ни черной феске, ни тем более остальным до Сундука ныне дела нет, все по-прежнему, с нескрываемой опаской смотрели назад, на восток, откуда ожидали очередную волну, ведь кто-то в страхе шепнул: «Бог любит троицу».
У Астарха свои Боги, да и устал он неимоверно, и жара более чем на других давит, он не местный, к ней не привык, и вроде все спокойно, только вновь мерно весла скрипят, а посему он вновь улегся в тени у борта, и только сладко заснул, как вновь душераздирающий вопль. Он вскочил, в страхе глянул за корму — ничего, а все, затаив дыхание, смотрят в ужасе на север. Там, на горизонте, в расплывчатом голубоватом мареве, как на голубом огромном полотне, появляются сложные и быстроменяющиеся изображения. Идет какая-то битва, будто рубят головы, кого-то преследуют, и все смешалось — люди, кони, и все это в песчаной дымке.
— Проклятье, это Божье проклятие! С вами проклятие! — первым по-сумасшедшему завопил капитан. — Спасайтесь, бегите с этого проклятого корабля, — был он в крайней степени истерики.
— Спокойно, без паники, все остаются на своих местах, — заметался на палубе Зембрия Мних. — Это мираж, только мираж.
— Фея, морская Фея! — лихорадочно орал капитан. — Проклятие! Это проклятие! Спасайтесь! — и он первым бросился за борт.
За ним бросился последний в феске, следом двое свободных, гребцы не смогли — крепко привязаны. Астарх в крайнем страхе тоже глянул за борт; блестящая на солнце, ровная, тихая поверхность воды его тоже манила спокойствием, да он воды боялся, плавать не умел, и пока колебался, спасла рука Мниха: «Ты-то куда? Боишься — не смотри».
Так и поступил Астарх, бросился на дно, прикрыл в ужасе голову, так чтобы ничего не слышать и не видеть. И гребцы подергались, повизжали, и как один полегли сплошным ковром. И лишь Мних в наступившем диком безмолвии с упрямой стойкостью глядел на призрачное видение; знал, что это неспроста, небесный знак — вызов, очередной этап борьбы за жизнь, предвестник новой бури.
— Терпеть, терпеть, — шептал доктор, а видение все расширялось, становилось четче, контрастней. — Боже! Так это Константинополь… дворец, храм… А это Ана… ее за золотые волосы волокут… а этот, маленький. Неужели Остак? Нет! Не-е-т! Только не это-о-о! — бешено закричал Мних и, чувствуя резкую боль, распирающую виски, он схватился за голову, сделал несколько неуклюжих шагов в сторону Сундука. — Заберите, отдам все, — последнее, что выдавил он, и теряя от внутреннего удара сознание, повалился, ударившись той же головой о край Сундука…
Позже, уже на закате, когда вроде все уже угомонилось, и лишь мелкие волны ласково бились о борта, Астарх в очередной раз по подсказкам доктора перевязывал ему голову, а Мних при этом говорил:
— Если бы не эта рана, не ушла бы кровь, мне конец, а может, еще хуже — парализовало бы… Хе, а так Сундук спас, видать нужен я ему… А нужен ли он мне? Не знаю. — И совсем тихо, так чтобы Астарх не слышал. — Зато твердо знаю — я нужен Остаку, он в беде. Он пусть и не родной, да любимый, единственный мой след на этой земле, и я обязан дать ему будущее, а не этим потомкам моих трусливых, алчных сотоварищей.
К счастью, последующая ночь выдалась тихая, спокойная, так что все отдыхали, спали, приходили в себя от потрясений. А на рассвете Мних уже бегал с перевязанной головой по кораблю; то задумывался на корме, то бежал на нос, то глядел на солнце, то определял ветер, то кидал что-то в море, следил за течением; то же самое делал ночью, глядя на звезды, и так ровно сутки — сделал вывод:
— Я в навигации не знаток, заблудимся, заплывем черт знает куда… Значит, курс придется менять. Плывем все время в видимости берега передней Азии, до Кавказа и Крыма, там тоже друзья. Оттуда по Дунаю до середины Европы, а там — до сокровенных Альп рукой подать!
— Может, в каком-либо порту наймем людей, а я у Босфора сойду? — о своем, страшно довлеющем заговорил Астарх.
— Никаких портов, как приговор, суров тон доктора, избегаем любых контактов; ты сойдешь только со мной. А Босфор — самое опасное место, пройдем мимо Константинополя — дальше будет проще… Слушайся меня, ты мне очень нужен… впрочем, как и я тебе.
Отныне Зембрия Мних капитан и бортовой лекарь, а остальные функции — от повара до санитара — исполняет Астарх, правда, и ему доктор частенько помогает, черновой работой он не гнушается, и так они оба выматываются, что порой завидуют участи гребцов, на которых нагрузка легла тоже колоссальная; отдых — днем, когда солнце в зените, а всю ночь весла скрипят, гребут посменно. Днем как можно дальше отходят от берега, ночью, боясь заплутать, приближаются. На удачу погода спокойная, ветра и волн почти нет, идут бойко. В одну ночь никто не спал, все гребли изо всех сил, удачно прошли из Эгейского в Мраморное море через пролив Дарданеллы. Здесь путь севернее, и попрохладней, и ветер резвист, и море
