— Погреби немного, что-то я устал, — согласился Радамист, и, примостившись на корме, он немного поерзал и затих, склонив голову на грудь, сонно сопя.
А Ана мерно, сильно, долго гребла и чувствовала, что теплое морское течение, как и ночь назад, ей помогает, несет лодку через Босфора пролив, из Мраморного в Черное море. Позади остались редкие огоньки Константинополя, и только когда при выходе из Босфора в Черное море появились мрачные, страшные в ночи Кианейские скалы, Ана, боясь сбиться с курса, разбудила Радамиста.
— У-у-х! Бр-р-р! — от ночной прохлады судорожно встряхнулся Радамист, огляделся. — Ну ты даешь! Или я столько дремал? Устала?
— Ничуть, — звонок голос Аны. — Только куда плыть? Кругом скалы.
Склонившись за борт, Радамист оросил лицо, потом долго вглядывался то в звездное небо, то в чернеющие скалы, и наконец, указал курс.
В это время на востоке всплыла откусанная яркая луна; она неровным, игриво-манящим фосфоритовым светом легла колдовской дорожкой по вроде спокойной, заспанной глади Черного моря. Тишина была дьявольской, давяще-молчаливой, и если бы не ровный всплеск весел, была бы одичалая жуть.
— Ана, — могильным голосом произнес Радамист, — как можно в ночь одному в безбрежном море быть? Какой это страх!
— Природа не страшна, страшна взбунтовавшаяся стихия, а еще страшнее человек-выродок, с врожденной душою раба. — Наступила долгая пауза; оба думали об одном, и Ана спросила. — Что значит «соты Бейхами»?
— «Соты Бейхами»? — переспросил Радамист, глубоко вздохнул, — левей, левей держи, — поправил он курс, а потом начал тихо, будто для себя, этот рассказ, возбуждаясь и заново все переживая; его голос становился все громче, с надрывом. — Я сам о «сотах Бейхами» услышал впервые только тогда, когда мы потеряли сына. А сегодня благодаря тебе я воочию увидел это злодейство... Говорят, это насилие зародилось где-то на востоке, в бескрайних просторах Алтая, а сюда пришло вместе с кочевниками- завоевателями жужанами с обширной территории восточной части азиатских степей — от Большого Хингана на востоке до озера Балхаш на западе. Суть в том, чтобы изощренно-дьявольски воздействуя на человека, изменить его психику, поразить головной мозг и всю нервную систему, то есть превратить даже не в раба, а в послушную злую собаку. Для этого отбирают очень сильных, здоровых невольников, сажают их в одиночные клетки и морят голодом, давая только раз в сутки подсоленную воду. Через две недели, когда человек уже полностью истощен, умирает от голода, а голод очень страшное физиологическое состояние, им в изобилии дают вяленое мясо, и только мясо, сколько угодно. Голодный жадно ест, и даже уже насытившись, инстинктивно, из-за страха вновь голодать, пихает внутрь неразжеванные куски. Человек — сам мясо, объедается уже несвежим мясом, желудок и кишечник не срабатывают, забиваются, запор; мясо и мясо — одна среда, начинается страшное отравление. Живот — сила человека, а боли в животе несносные. Вот такого уже сломанного насилием человека обвязывают кандалами, кидают в яму, же плеч человека, так чтобы только голова чуть двигалась, а сверху ставят огромный чан, наполненный водой, с маленькой дырочкой, из которой часто просачиваются крупные капли влаги. Через отдельную тростниковую трубку в яму поступает воздух. Вот эти ямы и называются «сотами Бейхами». Через две недели «соты» вскрывают. Многие умирают, многие становятся бешеными и их, в основном, убивают, а редкие — редкие выживают, это те, у которых всякая человеческая чувственность атрофируется. От внутренних болезней, а более от воздействия капель на голову, у них полностью меняется психика, а сознание примитивно. И как ни парадоксально, сильные духом люди эти пытки не выносят, первыми умирают, а вот те, что в жизни были «тряпками», в основном выживают... Однако я отошел от темы, — продолжал свой рассказ Радамист. — Выжившего из «сот» высвобождает будущий единственно- беспрекословный хозяин. И делает это только ночью, помещает сломленного в темное сухое помещение, потихоньку выкармливая здоровой пищей, и когда тот чуточку адаптируется, вновь кидает в одиночную клетку, как бы заново повторяя процесс, и тихо спрашивает: «Будешь служить мне? Я спасу тебя! Я твой господин, твой хозяин, твой Бог!». «Да, да, да!» — уже нечленораздельно гавкает истязаемый, с тех пор он говорит только междометиями, и это уже не раб, это настоящий изверг — верный исполнитель любого пожелания хозяина, и умереть по воле хозяина, конечно, не честь, чести у него нет, но беспрекословный закон... И вот такой изверг из «сот Бейхами» лишил нас сына... и не просто лишил, а обезглавил! — говоривший с надрывом Радамист горько зарыдал. Сквозь это гнетущее рыдание, всхлипывая. — Эту яркую, красивую головушку, которую я с детства ласкал, любил, лелеял, целовал... окровавленную кинул к нашим ногам. И как мы после этого еще живем? Как с ума не сошли? Не знаю. Видно, девочки сдержали нас, родительский долг заставляет еще жить.
Долго, очень долго рыдал Радамист, пока полностью не выплакался. Потом осмотрелся в ночи, и тихо:
— Да, Ана, ты права, природа не страшна — изверг в человеческом обличии страшен. И этот изверг — ничто, куда страшнее его «матка» — ублюдок Басро Бейхами, его породивший.
— А как это случилось? — не сдержалась Ана.
— Левее... еще левее держи... уже подходим. Устала? Тогда слушай, в первый раз другому рассказываю... Каждый год в столице Византии Константинополе отмечают праздник урожая. Обычно это событие происходит во второй половине сентября, после сбора основного урожая винограда, когда поспевает молодое вино. Этот праздник — всеобщее гулянье, раздолье, ярмарка, карнавал, театральные представления и, конечно же, спортивные соревнования. Как известно, в Византии самое популярное место — ипподром, скачки. Однако во время праздника урожая с некоторых пор устраивается нечто вроде олимпиады по многоборью. Участвовать может любой, даже женщины, правда, они никогда не доходили до финала. В многоборье четыре этапа, каждый этап — целый марафон, занимает по времени час, в целом с утра до полудня. На первом этапе — скачки вокруг Константинополя по пересеченной местности, что составляет более ста двадцати стадий[30]. На втором — плавание от Константинополя до Двуглавой скалы и обратно, это еще около тридцати стадий. Потом бег: довольно крутой подъем от моря до центрального ипподрома-стадиона, это тоже более двадцати стадий, и наконец, только двое первых, кто пересекает белую линию на стадионе, выходят в финал — кульминацию праздника-соревнования; и между ними происходит поединок, с применением тех средств, которые спортсмен смог донести до стадиона с самого начала соревнования.
Времена бывали разные, и финал когда бывал с кровопролитием, когда нет, но до убийства, если только не случайного, доходило редко; однако времена и нравы поменялись, и это связано с приходом к власти Лекапина, а точнее, его сестры Феофании.
Как известно, самое доходное предприятие — война. За много веков существования Византийской империи она осуществила немало войн, покорив целые страны и народы. От награбленных веками богатств столица империи просто «лоснится» от достатка, город в шелках, процветает. Правда, «жирная» жизнь не взрастит героев, нет былых полководцев, есть только сытые военачальники, погрязшие в казнокрадстве, в коррупции, в подавлении внутренних распрей, в поиске ближнего врага. Собственной армии тоже нет, а наемники дело ненадежное, дорогостоящее. Словом, воевать охоты нет, а в сытом обществе нужен выход эмоций. Вот и предаются блажи, порокам, чревоугодию; а способствуют этому зрелища, мероприятие весьма доходное, немудреное; ведь отдыхая человек не заботится о расходах. Вот и превращают зрелища в доходное дело, а самое массовое зрелище — олимпиада — то есть колоссальный доход. Так и повелось, если не воюем, устраиваем праздники и олимпиады.
«Императрица» Феофания быстро раскусила, что к чему, прибрала к рукам праздник уборки урожая и, соответственно, организацию олимпиады, и поставила это дело на широкую ногу. Теперь не всякий может участвовать в соревнованиях, надо вложить десять номисм, зато победитель получает уже тысячу — богатство огромное; для сравнения скажу, что самый лучший скакун стоит тридцать-тридцать пять номисм. Но и это не главное, главное в олимпиаде — закулисная борьба, вот где разыгрываются капиталы, ведь игра идет на деньги, делаются баснословные ставки, и естественно, кто-то стремится подтасовывать результат, знать заранее исход борьбы, размер куша, да и приятно в свите иметь чемпиона, ведь он кумир масс, собирает толпы людей, влияет на мнение.
В общем, к чему бы ни прикасалась Феофания, все становилось порочным. Вот так она исказила дух и суть олимпийского праздника. А чтобы всегда побеждать, ежегодно подготавливала к соревнованию
