Здесь необходимо пояснить некоторую техническую особенность американских санитарных удобств. В отличие от привычных для нас способов смыва, когда вода наполняется в бачке, а при необходимости спускается напором в унитаз, американский вариант смыва — иной. Унитаз, обычно, наполовину наполнен водой, и смыв непотребного происходит путём спуска этой воды из унитаза в канализацию. После чего, унитаз вновь наполняется новой порцией воды.
Вот эту-то новую и чистую, как утверждал на потеху своим землякам Валентин, воду, он и приспособился использовать в различных хозяйственных целях.
Как выяснилось, к изумлению его соседей, пользовался он «родничком» уже давно. А узнали об этом случайно, в то утро, когда Валентин не мог более ожидать, пока Саша освободит умывальник. Он, не обращая внимания на изумленного Сашу, просто умылся в «родничке». Уже вытираясь полотенцем, он, наспех отвечая на вопросы удивленного Саши, объяснил свои действия тем, что вода, которую они используют в умывальнике и в унитазе — из одного источника, и одинаковая по качеству. Саша не смог и не успел возразить ему что-либо, а от Валентина он услышал дополнительный аргумент, подтверждающий его правоту: «сколько раз я уже мыл посуду в «родничке» — и ничего».
Из Сашиного повествования о Чудо Валентине и его родничке, следовало, что они позднее припомнили, как до появления в этой квартире Валентина, между проживающими постоянно возникали ожесточённые споры о том, кто должен чистить унитаз. Каждый надеялся, что это сделает кто-то другой, и как следствие, объект оставался без должного внимания и ухода. Но с приходом в их туристическую коммуну Валентина, эта санитарная проблема как-то разрешилась сама собой. Унитаз всегда празднично сиял подобно улыбке самого Валентина.
Он не только умывался и мыл посуду, когда это бывало удобнее делать именно в унитазе, но и заботливо содержал его в чистоте. Всех это устраивало. Но все теперь тщательно следили за тем, чтобы посуда Валентина была чётко определена и хранилась на своём месте. Дабы не угораздило кого случайно попользоваться тарелкой Валентина.
Сам Валик не унывал. Большую часть времени он проводил на брайтонском пляже, подрабатывая от случая к случаю, паковал чемоданы подержанными трофеями и готовился к скорому отлёту в Москву. По- моему, всем этим издевательским хохмам в его адрес он радовался не менее других.
Однажды, присутствуя при распаковке продовольственной добычи Валентина, я вспомнил о пекарне на Fort Hamilton Pkw. Поинтересовался: как он относится к кондитерским печным изделиям? Реакция была очень даже положительной.
Моё трудовое участие в распространении рекламы коврового сервиса пока продолжалось. Но, как мне объяснили ветераны этого движения, наши работодатели, обычно, после массового оповещения населения, начинают пожинать плоды своей рекламной деятельности. И тогда, они временно распускают бригады в отпуск без содержания, на неопределенный срок. Морально и материально я был уже готов к этому.
Прошла неделя, как я отправил письмо своему земляку в хасидский лагерь. Этот лагерь Camp Rayim, по соседству с городишком Parksville, штата NY, находился в двух часах езды от Бруклина и по всем расчётам, моё письмо уже должно было давно дойти. Однако, ни телефонного звонка, ни письма в ответ не последовало, хотя я знал, что ребята по вечерам, после работы регулярно позванивали кто куда. Вероятно, связь со мной не представляла никакого интереса для моего земляка.
Как-то вечером, возвращаясь со спортплощадок на East 14-й улице, припотевший и осчастливленный случайной игрой в теннис с поляком-юристом, я решил зайти и к Юрию на East 2-ю улицу. Мы не виделись с ним более недели. А повидать его хотелось, хотя бы потому, что у него всё ещё оставались мои 250 долларов, и надо было определиться в этом вопросе.
На их квартире я застал не только самого Юру, но и большинство других, проживающих с ним земляков. Там же оказался и хозяин дома, который бился, как рыба об лёд, пытаясь донести до утопленного в пиве сознания украинских арендаторов некоторые правила общежития. Благоприятная ситуация, чтобы избежать Юриного агитационного натиска по поводу поступления на службу в AmWay.
Юра сразу же представил меня хозяину, как субъекта, которому тот может сказать всё, что ему хочется. А хотелось хозяину дома, чтобы его украинские жильцы выполняли требования новой программы — «Recycling», то бишь, «переработка отходов». Он терпеливо объяснял жильцам, что все хозяйственные отходы необходимо сортировать. Стекло, бумагу, пластик складывать в отдельные мешки, а затем выбрасывать в соответствующие мусорные баки. Жаловался, что уже получил письменное предупреждение от городской коммунальной службы, и если они не будут соблюдать эти простые правила, то его начнут штрафовать, как владельца дома.
Я пересказал всё это, наблюдавшим за нашим диалогом ребятам. Последовала разборка на тему «кто сегодня дежурный и кто виноват?» После взаимных упрёков и оскорблений, ребята родили свой ответ арендодателю.
— Скажи ему, что мы всегда так и делаем, как он просит. Но по ночам бродяги роются в мусорных баках и нарушают весь порядок.
Когда я уже пересказывал хозяину их объяснение, кто-то из ребят запоздало внёс дополнение.
— Скажи, что кошки и собаки тоже лазят по этим бакам. Короче, Серый, объясни, что мы не виноваты. Это всё негры, бля!
— Давайте лучше всё на евреев спишем. Их здесь больше, чем негров, — шутя, предложил я.
Хозяин, пожилой мужчина, выслушав коллективное объяснение, грустно улыбнулся и оценил это, как очень забавно, но просил всё же выполнять его просьбу.
Подгадав благоприятный момент, я робко коснулся денежного вопроса. Юра ответил мне сумбурной историей о многочисленных работодателях, задолжавших массу денег за выполненные им работы. Я поспешил оставить эту тему и собрался уходить, но Юра вызвался проводить меня.
Пройдя два квартала в сторону нашей W 9-й, он уговорил меня пойти прямо сейчас к одному из бригадиров, который, якобы, должен заплатить ему. А жил этот бригадир на Брайтон Бич. Было ещё не очень поздно, других дел у меня не было, и я согласился. Решили пройтись пешком. От King's HWY до Brighton Beach — это остановки четыре, если ехать сабвэем.
Было душно, но шагали мы бодренько. Юра дружески грузил меня рассказами о week end-ах в украинском баре на 2-й авеню в Нью-Йорке, о каком-то фестивале украинской культуры, новостями из дома… Его восторги по поводу самобытности украинского музыкального и танцевального фольклора (в сочетании с печальными новостями от прибывающих туристов из незалэжной Украины) вызывали у меня грусть. Там их в хвост и гриву кравчуки и звягильские имеют, а они себе пicнi спiвають…
На Брайтон Бич, несмотря на позднее время, «жисть» бурлила! Многие продовольственные лавки еще работали, тротуары захламлены бумажно-пластиково-жестянным упаковочным мусором. Мусорные контейнеры перед овощными лавками безобразно переполнены. Но настроение здесь царило приподнятое. У ресторанов с одесскими названиями шныряли русскоговорящие граждане США. Атмосфера привозной Одессы грубо нарушалась оглушительным грохотом регулярных поездов сабвэя, проходящих над улицей. Этот момент называется «Минутой молчания», ибо разговаривать невозможно, кроме поезда, ничего не слышно.
Юра завёл меня в какой-то 4-х этажный, вполне приличный дом, и уверенно направился на нужный этаж. Перед тем, как позвонить в квартиру, он просил меня подтвердить, при необходимости, что деньги крайне и срочно необходимы!
Из квартиры выглянул, как я понял, тот, кто должен был Юре. Человек, приветствуя Юрия, настороженно покосился в мою сторону. Юра без проволочек заявил, что пришёл за своими деньгами. Таковы уж обстоятельства, кивнул он в мою сторону. Бригадир, с гримасой сочувствия и обеспокоенности, просил нас подождать минутку, и скрылся за дверью. Юра подал мне обнадеживающий знак. Мол, всё будет в порядке. И прошептал свой короткий инструктаж:
— Я должен тебе сейчас отдать 350.
— Понятно, — кивнул я в ответ.
Как и обещал, через минутку бригадир вышел из квартиры и увлек Юру в сторонку от меня. Бормотания… шуршания… Юра — чуть громче, чтобы я мог слышать, призывал спросить о чём-то меня. Но тот лишь взглянул в мою сторону, спрашивать не стал. Затем — затишье договоренности, рукопожатия на прощанье и торопливое исчезновение бригадира.
