Бегло понаблюдав за этой тупой, механической игрой, в которой ничего от игрока не зависело, я прошёл далее. В следующей секции было более людно, и шум здесь стоял иной. Вместо механических шумов игральных автоматов, здесь царил гомон человеческих голосов. Шла служба, в которой люди молились Богу-доллару и Фортуне. За столами разыгрывались какие-то карточные партии. Вокруг рулеток толпились участники и болельщики. Делались ставки, запускалась рулетка… вздохи-охи… перемещение жетонов… кто-то удалялся, чтобы поменять денежки на жетоны, их места занимали другие, и рулетку снова запускали. Здесь тоже мало, что зависело от участника, но всё же это было поинтереснее, чем общаться, возможно, с пустым, игральным автоматом.
Я поменял десятку на долларовые жетоны и приступил к эксперименту. Ставил по одному — два жетона, пытаясь выработать свою систему; когда, куда и сколько поставить. Скорее это решалось интуитивно. Но у меня наметился устойчивый прирост и я стал плавно, чтобы не спугнуть Фортуну, увеличивать свои скупердяйские ставочки.
Не успел я взрастить и осознать свои интуитивные наблюдения за рулеткой и возвести это в устойчивую систему ставок, как за моей спиной появились молодой нетрезвый поляк и Полковник. Подышав мне перегаром в затылок, после нескольких запусков рулетки, они отметили мои медленные, но верные успехи, и стали подталкивать своими скороспелыми советами. Само их появление в такой интимный момент, испортило мне настроение. Я почувствовал, как их неуместное вмешательство нарушило едва сложившийся эмоциональный контакт с рулеткой. Мне бы следовало сделать перерыв и переждать, пока они не оставят меня в покое, а я поддался их люмпенским, назойливым советам. Именно в этот период, когда они перегарно бухтели мне в оба уха свои пролетарские консультации, рулетка перестала слушаться меня, связь с ней была утрачена, и я быстро спустил большую часть своих жетонов. Мои временные товарищи по классу просто достали меня. Никакой личной жизни! Я физически, на своём затылке ощущал это вездесущее, грубое влияние непросвещённого пролетариата. Мало того, что я с ними по 40–60 часов в неделю цемент месю, в одном доме с ними живу, одних проституток с ними имею, так они и здесь меня лечат. С Фортуной наедине пошептаться не дают.
От их мудрого предложения наменять ещё порцию жетонов и продолжить игру по их системе, я отказался и советовал им реализовывать свои замыслы самостоятельно.
Но оказалось, что они и пришли ко мне по той простой причине, что уже всё до цента спустили в игровые автоматы. Когда я услышал, что поляк за пару часов пребывания здесь скормил автоматам свою полунедельную зарплату, мне стало жалко бедолагу.
Мы вышли наружу через другой выход и оказались на набережной. Темная осенняя ночь. Дождя не было. Шумно дышал океан. Замороченную голову приятно обдувало влажным ветром с запахом океана. Мы, молча, направились к берегу. Берег оказался песчаным; вероятно, здесь был пляж. Волны были сильные. Пенящаяся вода накрывала часть берега и сползала обратно в плотную тьму океана, оставляя мокрую, гладкую песчаную полосу. Волна набегала на берег и уползала, мощно и чётко выдерживая свой ритм. Ветер с солёными брызгами обдувал нас в своём ритме прибоя. От азартной суеты сюда проникало лишь освещение. Ветер и шум прибоя хорошо прочищали нетрезвые, замороченые мозги. Мы побегали по мокрому песку: к океану и от него, едва поспевая опережать накатывающиеся из темноты волны. Скоро мы выдохлись от этой игры с океаном и окончательно отрезвели.
Поляк вдруг сделал мне предложение… одолжить ему сотню, если можно. Я послал его с этой просьбой к Папе Римскому и предложил отыскать двух других игроков, в целях отбытия домой.
Найти их было нетрудно, так как наш проигравшийся поляк знал, где они страдают. Эти двое, как я и предполагал, как с мельницами, сражались с игровыми автоматами. Достаточно было взглянуть на любого из них, чтобы определить: каковы их успехи. Всё было написано на их пролетарских лицах. Снова их поимел несправедливый капитализм!
Один из них уже давно созрел к возвращению домой, и продолжал тупо дергать ручку автомата лишь благодаря дружескому займу своего земляка. Делали они это с каким-то тупым остервенением. Игрой это назвать никак нельзя. Остановить этих зомби могли только мы, со своими свежепроветренными головушками.
Время было уже около трёх часов утра. Народу поубавилось. Продолжавшие играть были или нетрезвыми, или больными этим азартным делом. Напитки оперативно подносились длинноногими девицами, только подай знак. Ясное дело, если игроков ещё и вовремя подпаивать…
Домой возвращались дождливо, уныло, молчаливо. Приехали, когда было уже слишком светло, чтобы залечь спать, но я это сделал.
Проснулся среди дня. Саша был дома и очень хотел поговорить о чём-то. Мои впечатления об Атлантик Сити его не интересовали. Хотя у меня зародилась мысль, что если бы я жил не в Трэнтоне, а в Атлантик Сити, то смог бы приноровиться к рулетке. Но Саша отвлёк меня от этого безумного замысла, докладами о готовящемся выезде наших соседей в Новую Англию с целью возможного трудоустройства. Я поинтересовался: что Саша сам об этом думает и каковы его планы. Из его объяснений я понял, что основной мотив его активности в этом направлении — всего лишь любопытство. Посовещавшись, я выразил своё согласие принять участие в разведке и удовлетворить любопытство.
Вспомнил фотографии, которые демонстрировали братья муни. Из фотоснимков и комментариев я понял, что в коммерческой деятельности церкви единения немалую долю занимает рыбный промысел. Припоминал, как они рассказывали об их рыболовной флотилии в каком-то Глостере, где-то неподалеку от Бостона. Но я не располагал более детальной информацией об их предприятиях в Новой Англии, и звонить Оноде, расспрашивать его об этом я тоже не хотел, потому что знал наверняка: у них работают братья бесплатно. Я не стал даже говорить Саше об этом.
Саша сообщал также об ожидаемых завтра дождях и своей флотской готовности к поездке. Иными словами, если я согласен составить ему компанию, то должен быть готов к раннему подъёму, чтобы к середине дня мы могли быть уже в рыбных местах.
Пока я наслаждался под душем, из своей полковницкой комнаты выполз помятый Славка. Саша поведал ему о вероятной передислокации и новых видах промысла, сулящих баснословные заработки. Но Полковник не проявил никакого интереса к затее, а в случае нашей поездки, лишь пожелал доехать с нами до Нью-Йорка, где ему пора было получать заслуженное пособие.
В этот день пришла почтовая открытка от Брюса из Riverton, в которой сообщалось, что меня и нашу встречу на Днепре хорошо помнят, и будут рады повидаться со мной, если подъеду в его края.
В этот же день, узнали от Стаса о польской конторе на соседней улице, которая, завтра отправляет морской контейнер с посылками. Решили воспользоваться их услугами и избавиться от накопившихся вещей. Коробки для посылок у нас уже давно были заготовлены. В них мы упаковали подарки, подписали адреса и понесли в контору. Там мы нашли молодую пани, пшекающую по телефону. На наше появление она отреагировала приветливо. Из её пояснений узнали, что тарифы на отправку посылок в Польшу и в республики СНГ ощутимо отличаются. Так, за доставку в Польшу они хотели всего 35 центов за фунт веса. А чтобы отправить посылку на Украину, надо было заплатить доллар за фунт. Но обещали всё доставить по адресу… прямо получателю… в течение шести недель. Взвесили наши коробки, уплатили по счетам. Пани упаковала их клейкой лентой и просила не беспокоиться. Мы так и поступили.
Посетили супермаркет, отметились в отделе масок-страшилок, где Саша традиционно подгадав момент, натянул на голову Полковника высокохудожественный резиновый чехол, изображающий разлагающуюся физиономию. Полковник, до того как стянуть с себя маску, возмущенно прогнусавил в адрес Саши нецензурные замечания о его дурацких детских выходках. Получилось искренне свирепо и непонятно для рядом оказавшихся домохозяек которые понаблюдали за этой сценой и оценили как «perfect».
Дома мы коротали время в гостиной, попивая пиво. К нашей компании молчаливо присоединился недавно подселившийся сосед Хеник. По мере потребления пива он разговорился, и мы узнали о нём, что живёт он в США уже более десяти лет, и подобно Полковнику, имеет статус постоянного жителя. При более близком знакомстве с его американской биографией, мы поняли, что за все эти годы он не освоил языка, не приобрёл своего жилья и не скопил каких-либо существенных сбережений. Всё, что он имел на данный период, — огромная сумка с повседневными вещами, с которой он въехал в наш дом.
Это был живой, печальный пример того, как можно проработать годы и обрести лишь трудовые навыки и непреодолимую тягу к алкоголю. Нетрудно представить ситуацию, если завтра у него возникнут проблемы со здоровьем, и он не сможет выйти на работу. У него едва ли окажется достаточно денег, чтобы,
