количество приглашений и непрерывно звонил мне, требуя, чтобы я напомнил ему имена и адреса давно исчезнувших и забытых школьных друзей. Но и бесконечный список свадебных приглашенных не вносил успокоения в его душу, а посему без устали вися на телефоне, он звонил людям снова и снова, чтобы убедиться, что ему не грозит их отказ в самую последнюю минуту. Возможно происходило это с моим другом Эйалем потому, что после потери отца он подспудно боялся быть отвергнутым и забытым, — ситуация, которая только увеличивала мою тревогу и предчувствия, напрямую связанные с моими собственными родителями, хотя они не только купили очень красивый и дорогой подарок от всех нас для молодой пары, но и заказали для моей матери новый наряд, а отец для этой поездки договорился в гараже о новой машине, подвергнув ее тщательному осмотру. Старая машина, учитывая предстоящий долгий путь, для этих целей не годилась — ведь водителю предстояло провести за рулем почти весь день.
С учетом того, что нам предстояло встретиться в Беер-Шеве, мои родители рано утром прибыли в Тель-Авив и после визита к престарелой тетке, доживавшей свой век в богадельне, они поужинали вместе со мной в маленьком ресторанчике, после чего мы отправились на мою новую квартиру, чтобы перед долгой дорогой немного передохнуть. К моему немалому удивлению выяснилось, что мать относится к этому, вновь арендованному, жилищу с большей симпатией, чем к предыдущему, несмотря на то, что и здесь она обнаружила множество недостатков.
— Хотя я полагала, что ты совершил ошибку, — сказала она в присущей ей педагогической манере, — это было правильное решение.
Я приготовил для них свою постель, перестелив чистые простыни и наволочки, и достал электрический нагреватель из соседней комнаты, настояв, чтобы они по-настоящему разделись, перебравшись в пижамы и постарались хоть на короткое время уснуть, чтобы набраться сил перед серьезным предприятием, предстоящим всем нам. Поначалу их позабавила моя настойчивость, но под конец они сдались. А затем моя мать минут через пятнадцать уже вышла из комнаты, в то время, как отец погрузился в глубокий сон из которого не мог выплыть так долго, что мы даже забеспокоились. Когда он наконец появился на пороге, изумленный и сконфуженный, выглядел он после такого сна еще более усталым, чем до него. А я испытал чувство глубокого сочувствия к ним обоим, подумав, что вполне мог бы ради их спокойствия пожертвовать своей идеей, связанной с отдельной от них поездкой на мотоцикле, мог бы просто поехать с ними вместе в машине, чтобы в случае необходимости помочь отцу. Для меня проблема была в том, что нужно было возвращаться из киббуца через гостиницу на Мертвом море; я знал, что если не буду на мотоцикле, мне придется, после свадьбы, сопровождая родителей, провести ночь в отеле, после чего рано утром возвращаться автобусом в Тель-Авив — нудный, связанный с напрасной потерей времени вариант, к которому я не был готов. Особенно в свете того, что я обещал Амнону, который, присоединившись к родителям, тоже приглашенным на свадьбу, заручился моим обещанием взять его пассажиром на мой мотоцикл до самого Тель-Авива, чтобы на долгом пути обратно мы с ним могли бы наконец завершить все еще не законченный астрофизический разговор, начатый давным-давно.
Свадебная церемония должна была начаться в половине восьмого, но Эйаль заставил нас поклясться, что мы прибудем засветло, чтобы успеть насладиться потрясающе красивым закатом. «Не пропустите зрелище заката в пустыне», — без устали твердил он нам. Но при этом он имел в виду не только возможность порадовать наш маленький караван видом заходящего солнца, но и, желая как-то смягчить неудобства ста пятидесяти миль пути, который еще предстоял. В целом, мой отец был неплохим водителем, но в последнее время он стал испытывать странные приступы сонливости за рулем, которые наверняка закончились бы катастрофой, если бы не бдительность матери. Кроме того возникал вопрос ориентации на местности. Хотя дорога до киббуца была достаточно несложной и прямой, я знал, что было в этих автострадах нечто такое, что когда ты рулил автоматически, как это делал мой отец, ты с напряжением ждал нужного поворота, а когда движение по прямой становилось невыносимым, он мог в самом неожиданном месте резко повернуть руль, решив, что свернуть надо именно здесь. А потому, еще не тронувшись в путь, мы договорились, что он свернет с дороги, лишь увидев сигнал, который я ему подам. Я начал двигаться очень медленно прямо перед ними, как если бы это была важная иностранная делегация из заморских краев, которую следовало провести сквозь лабиринт тель-авивских улиц и без потерь вывести в основной поток автотранспорта, до того как движение достигнет дорожной развязки, ведущей на юг. Утренние лучи приятно грели мой шлем теплом ранней весны, несмотря на то, что повсюду еще оставались приметы ушедшей зимы. И я не мог отказать себе в удовольствии остановиться на обочине, и, изображая из себя хмурого представителя дорожной полиции, остановить родительскую машину, чтобы посоветовать им опустить стекла и подышать свежим утренним воздухом.
В себе же я взращивал законное чувство обиды и гнева из-за обескураживающего противоборства в офисе Дори, но надежды при этом я не терял. Ее определенная решительность, с которой она попыталась отделаться от меня, застала меня врасплох. Сначала я ведь ни на что не надеялся, но когда неожиданно она отозвалась на мое пламенное признание в любви, понял, что не только ошибался, считая себя сумасшедшим в глазах Дори, но и, наоборот, оставался для нее тем, кем я был всегда, рациональным и разумным человеком, добивающимся, а точнее сказать, домогающимся лишь того, что находилось в границах возможного. И в самом деле, реальность доказала, что даже женщина, подобная ей, столь явно недоступная, может видеть во мне приемлемого и возможного партнера, хотя я и не мог бы ответить, почему и каким образом — может быть, исключительно из-за очарования и относительно молодого возраста, а может быть, из-за каких-то иных, присущих мне качеств, которые она разглядела во мне под солнцем Индии. И если она попыталась отделаться от меня, то скорее всего потому, что боялась не очень понятной ей силы моей страсти, — похоже, что с подобным явлением встречаться ей не приходилось. Возможно, мне следовало переосмыслить ее замечание об опасности внебрачных связей с холостым мужчиной, особенно сейчас, находящимся в состоянии, близком к сумасшествию. Так может быть, подумал я, может быть, мне следовало перестать упрямиться и покончить со своим холостым образом жизни? Ведь это был единственный способ, каким я мог защитить ее от меня, как я защищен был от нее. То есть моя женитьба — таков был реальный выход. Все это отдавало этаким высокомерием, но ничего другого придумать я не мог. Тем не менее простая эта мысль продолжала пульсировать во мне, и, выкатившись на асфальтированное покрытие, я все прибавлял и прибавлял скорости, пока не понял, что машина родителей, двигавшаяся позади, вдруг куда-то исчезла. Если бы им каким-то волшебным образом стали известны мои мысли, они, я уверен, обрадовались бы сверх всякой меры. Ибо я знал, что одной из побудительных причин, подвигнувшей их на это утомительное путешествие, с дорогим свадебным подарком на заднем сиденье, было не только и не столько желание высказать свое благорасположение к предстоящему бракосочетанию Эйаля, сколько возможность дать зримый сигнал их единственному сыну, мчащемуся сейчас впереди в своей кожаной куртке и черном шлеме, сигнал того, что на самом деле было для них важным — и не просто важным, а самым важным делом из всех дел на свете, говорящем о том, насколько его одиночество беспокоило их.
— Возможно, мне и на самом деле следует жениться, — сказал я, адресуя эти слова самому себе. Я произнес их вслух и тут же повернул на грунтовку, которая вела на вершину холма, давая возможность обозреть не только основную дорогу, ведущую с севера на юг, но и разглядеть сельскохозяйственные угодья, окружавшие Кирьят-Гат поясом поселений, придававших картине безмятежный деревенский вид — зеленеющие квадраты люцерны, недавно вспаханные поля плодородной коричневой земли — вид, который не могли испортить даже безобразные полосы полиэтиленовой пленки, сверкавшие под лучами солнца подобно нагревательным элементам гигантской электрической плиты. Дорожное движение было неторопливым и, обгоняя машину родителей, я разглядел бледное лицо моей матери, обмотавшей голову платком в защиту от ветра, врывавшегося в приспущенное окно. На заднем сиденье я увидел подростка — очевидно из тех, что путешествуют автостопом, — мой отец любил подбирать таких бедолаг, несмотря на мои просьбы не делать этого, а затем выслушивать их мнение на события, происходящие в мире. Ну что ж, теперь у них с матерью был собеседник, и им было не так скучно. Подумав об этом, я позволил их машине обогнать меня; неторопливо двигаясь за ними, я мог быть спокоен, по крайней мере, в одном — мой отец не свернет неожиданно на дорогу, ведущую в Ашкелон.
Заправившись на колонке Беер-Шевы, мы согласно решили, что путешествие наше, по крайней мере, до этой минуты, проходит легко и приятно, а это означало, что мы, без сомнения, прибудем вовремя и даже чуть раньше. Но, миновав Иерухам, городок, расположенный на вершине холма, уже зазеленевшего молодой травой после обильных зимних дождей, мы начали углубляться в собственно пустыню, небо над
