Увлечением, а возможно, утешением Леонида Ильича было коллекционирование орденов и медалей. А чтоб не разворовали, он хранил их в самом, точнее, на самом надежном месте, а именно – у себя на груди. А поскольку ширина груди была не безразмерна, то делился орденами и с «группой поддержки», со всеми, кто, по его мнению, подходил для той или иной награды. (По крайней мере, хотя бы не раздавал звание Героя Советского Союза иностранцам, как его предшественник!)
Конечно, это увлечение вождя дискредитировало государственные награды в глазах народа, но, в конце концов, от этого никто сильно не пострадал.
О своем времени поэт говорит с той же иронией, но с еще большим ожесточением:
Огромный стадион гремел овациями, а перепуганные взглядовцы метались по сцене, каждый пытаясь свалить вину за происшедшее на другого. Они вопили, что теперь наверняка закроют их передачу, а их самих поснимают с работы, что нельзя было выпускать этого неуправляемого певца с его «запредельными» песнями, что он превратил сборный концерт в свой сольный… А будущий создатель «Поля чудес» Владислав Листьев объявил, что отныне Тальков придет во «Взгляд» только через его, Листьева, труп. (Вот, аккуратнее надо быть с выражениями и такими словами не швыряться. Их ведь слышат не только люди…)
Странно. Называют себя люди передовыми, считаются смелыми. Им предоставляется случай и возможность открыть для народа звезду. Самую настоящую, сверкающую, пламенную, жалящую лучами зло и несправедливость. Радуйтесь! А если за это попадет «сверху», так и гордитесь – на этом потом сделаете настоящие, а не рекламные имена. Так нет – мечутся по сцене, испуганно вопят… Как-то смешно!
На эту тему была написана тальковская песня «Метаморфоза», одна из самых язвительных, насмешливых и жестких его песен. Она даже была бы смешной и забавной, если бы все, о чем он ее написал, не обернулось для России продолжением прежней драмы.
Дарованная в 90-е годы «свобода» оказалась в итоге падением в трагикомическую вакханалию, где правили бал все те же обманщики, только напялившие новые маски и придумавшие вместо одних бредовых идей другие, на данный момент более соблазнительные для народных масс.
Очень рано, ему было тогда немного за двадцать, и все еще было впереди, Игорь впервые подумал взять и написать книгу. Книгу о творчестве, о судьбе, о смысле жизни. При этом понимал, что писать будет «в стол» – кто бы напечатал тогда его откровения?
Он думал назвать книгу «Эпоха Вырождения». И, как ко всему, что бы он ни делал, отнесся к этому замыслу очень серьезно. Стал подбирать материалы, искать исторические документы, собирать высказывания знаменитых философов. Ему важно было осмыслить все, что волновало его долгие годы, и выработать ясную и четкую концепцию в отношении эпохи, в которой он и его поколение родились и жили. Он назвал ее «эпохой зла, насилия и тотальной деградации».
Преувеличение? Гротеск? В какой-то мере да. Любой человек, обладающий обостренным чувством справедливости, критическим умом и совестью, всегда, во всякую эпоху, особенно остро ощущает творимое вокруг него зло, жестко на него реагирует и воспринимает его как личную трагедию. Поэтому время, в котором он живет, будь то рабовладельческая эпоха, когда все было правильно и справедливо для одних за счет полного отсутствия справедливости для других, эпоха Возрождения, с ее упоением внешней красотой и абсолютным духовным падением, будь то Просвещение, с его рационализмом, доведенным до цинизма, с его воспеванием человека, но без Образа и Подобия, будь то XIX век, когда человечество упивалось научными открытиями и возомнило, будто человек может покорить природу, позабыв, что он сам – ее неотъемлемая часть, любое время для такого человека – время жестоких испытаний, время, в котором он прежде всего видит преобладание злого начала.
Признать, что такой правдолюбец прав? Вообще-то да, прав. Мир людей никогда не был идеален, потому что люди с самого начала, со времен первого грехопадения, отошли от пути, предложенного (но не навязанного!) им Богом и искали свой путь, наивно думая, что и сами разберутся в этом мире.
Не разобрались.
Поэтому можно было бы с полным правом относиться к человеческому обществу с осуждением, если бы не одно «но». Путь правды, путь спасения был вновь указан людям, этим путем можно следовать, и тогда все обретает иной смысл, и жизнь перестает быть чередой одних лишь испытаний, побед и поражений, но становится дорогой к Свету. Большинство людей, однако, этот путь отвергают. Отвергают, даже вроде бы веруя во Христа. Слишком многое, как им кажется, пришлось бы преодолеть в себе, изменить в своей жизни, чтобы идти этим путем.
Впрочем, что касается той эпохи, для которой Тальков придумал столь выразительное и обидное прозвище «эпоха Вырождения», то, пожалуй, это время такого названия заслуживает. Время, когда из некогда мудрого, но по-детски доверчивого народа не просто вытравили его живую душу, народу еще и внушили, что души-то нет! А раз нет Бога, нет души, то какой там путь к спасению? И, в таком случае, какие там идеалы, достоинство, честь? Если все полетит в пустоту, тогда чего ради вообще к чему-то стремиться?
Те красивые слова, коими пытались заменить прежние вечные истины, так и остались словами. И неверующая страна, поплатившись за измену Богу невиданными, жестокими испытаниями, оказалась перед зияющей пустотой. Эпоха вырождения… Жестоко. Но справедливо.
В конечном счете книга Талькова получила иное название – «Монолог». Потому что сутью ее стало обращение поэта к своим современникам именно с монологом. Монологом о времени, о себе и о главном, о том, что Игорь сделал смыслом своей жизни. О песне. О песне, которая и в эту опустошенную эпоху по- прежнему находила путь к мыслям, к сердцам. И к душе слушателя. Потому что, несмотря ни на какие утверждения, люди так и не поверили, будто души у них нет.
А найдя контакт с помощью песни, можно потом поверять слушателям свои идеи, можно говорить с ними по душам о самом главном – о Родине и Боге, об истории, которую тоже пытались изгнать из памяти русского человека, внушая, что наша история началась с 1917 года…
«Песня – это кратчайший путь к сердцу и уму человека, но мне всегда казалось, что я не могу высказаться до конца в своих концертах, поэтому выступления на сцене перерастали порой в митинги, полемику, а иногда даже в лекции. Например, в Свердловске в 1988 году, на одном из концертов шестисоттысячная аудитория, заполнившая Дворец спорта, в течение полутора часов слушала, как я рассказывал о 30-летнем правлении Екатерины II, но люди ждали песен, и это ожидание сбивало меня с мысли, торопило, не давало возможности выговориться до конца. Именно тогда я решил найти возможность для полного самовыражения и передачи людям информации, которой владею. Такую возможность может дать только книга, но, поскольку книга «Эпоха Вырождения» должна была носить по большей части публицистический характер, ее написание было отложено до лучших времен, тем более что сейчас от публицистики все устали. «Книга должна быть живой, – подумал я, – написанной от первого лица, и чем она больше будет насыщена примерами из личной жизни, ситуациями, происходящими непосредственно со мной, тем она будет живее и интереснее»[54].
