дочку и, уходя, не сказал ей обычных ласковых слов. А дома получил нахлобучку от жены. Дочка, не успев открыть дверь, рассказала матери, как они гладили волчицу, и жена накинулась на Егора. Додумался: погладь, доченька, волчицу! А если бы укусила? Егор, конечно, оправдывался, говорил жене, что зря она выдумывает всякие страхи, но в душе ругал себя за лишнюю уверенность. И чего, действительно, сунулся? Собирался волчат дочке показать, а свел все на волчицу. А она волчица и есть, мало ли что ей в башку взбредет…
Но взбрело не волчице. В том, что вскорости навалилось, как снежный ком, она была лишь невольной соучастницей, хотя весь сыр-бор и разгорелся вокруг нее. А поджег этот бор тот, о ком Егор и думать уже перестал.
Волчатам перевалило на второй месяц, от молока они пока не отказывались, но в то же время ели все, что Егор приносил волчице. И особенно любили кости. Их они и глодали, кости были игрушками, из-за них волчата устраивали такие стычки, что хоть разнимай.
С костей-то все и началось.
Кому, как не Егору, было знать, чем он кормит волчицу, каким мясом и какими костями. Все у него было на учете, все распределено, а потому внезапная находка привела его в полное замешательство. Убираясь однажды у конуры, Егор наткнулся на кость, которая попала сюда явно со стороны. В погребе у Егора оставались лишь коровьи мослы, принесенные Гошкой, а на траве лежала самая настоящая баранья лопатка, причем не завалящая, не недельная, а сахарно-белая, как будто барана зарезали только вчера.
Первой мыслью было, что это опять Петькины козни, но и волчица, и волчата были живы и невредимы, и, стало быть, Петька тут ни при чем. Но ведь кто-то принес кость, не могла же она с неба свалиться!
Ясно, что не могла, и нечего тут ломать голову: кость принес волк. Значит, как ни пугал он его, а волк не испугался и все это время держался поблизости, Пока волчата были грудными, таился, а теперь подошел срок кормить детишек мясом. Вот он и начал.
Егор плюнул в досаде и злости. Спокойной жизни пришел конец. Волк действует по природе, выводку нужно мясо, и весь тут сказ. И незачем гоняться по лесу за каким-нибудь зайцем, когда под боком деревенское стадо. Бери любую овцу, ешь сам и неси волчатам.
— Лучше не придумали! — сказал Егор волчице, безмятежно наблюдавшей за ним. — Ну и что теперь? Брать ружье и картечью по твоему хахалю?
Забросив кость подальше, Егор ушел к сараю и сел там на дрова. Ну как быть, в самом деле, как отвадить волка? Про ружье хоть и сказал, да от него сейчас никакого проку. Выла б зима, какой разговор, а когда нет следов, тут и пушка не поможет. Караулить? Тоже пальцем в небо. Ты его с одной стороны ждешь, а он с другой нагрянет. А то и вовсе не придет, учует.
Егор прикинул, когда мог прибегать волк. Вчера никакой кости не было, увидел бы сразу, значит, волк был сегодня. Стадо выгоняют рано, зарезал ярку, и все дела. А мог и днем заскочить, на огороде до вечера никого, заходи и делай что хочешь… Где, паразит, зарезал — здесь или в каком другом месте? Если здесь, вечером все выяснится, когда стадо пригонят.
Тут, как представил себе Егор, дело могло повернуться по-разному. Если волк зарезал барана или овцу в стаде, люди могли прийти к Егору и сказать: извини, Егор, не знаем, что за волк унес нынче ярку, не видели, но имеем подозрение, что твой. Какой твой? А тот самый, который всю зиму к волчице шастал. Может, он и сейчас к ней ходит, откуда ты знаешь. В общем, хочешь не хочешь, а получается, привадил ты его. Вот и отваживай. Как? Нас это не касается, но перво-наперво застрели волчицу. Застрели, Егор. Сам знаешь, мы в твои дела не вмешивались, но раз началось такое, больше терпеть не будем.
Рассуждая по-другому, можно было допустить, что ходоки не придут. Подумаешь, волк зарезал овцу. В первый раз, что ли? Посчитать, сколько пропало скота, со счета собьешься. А что поделаешь? Волков всех не перебьешь, они, как мыши, плодятся.
Однако в такой поворот Егор мало верил. Люди не дураки. Если б не знали про волка, развели бы руками: ну пропала овца и пропала, стадо большое, а пастух один, за всем не углядит. Но теперь цепочка вела прямо к Егору, и он с нетерпением дожидался вечера, чтобы во всем удостовериться.
Но стадо пригнали, а никакого шума не было. Ни у кого ничего не пропало, колхозных коров и овец угнали на скотный двор, а своих хозяева разобрали по домам.
Стало быть, у соседей поживился, подумал Егор про волка. До них всего ничего, пять километров, для волка это но крюк.
Но даже то, что волк придерживался «золотого» правила: не воруй, где живешь, никаким оправданием ему не служило. Не было разницы в том, где он резал скот, главное, что резал. И остановить его мог только Егор. Волчицу надо было отпускать, и как можно скорее.
До воскресенья, когда бы можно было сделать все без спешки, оставалось два дня, и Егор решил: семь бед — один ответ, подождет до воскресенья. А там и волчицу отпустит, и волчат в лес отнесет. Логово небось цело, вот и пусть устраиваются в нем хотя бы на первое время. Волк их быстро разыщет, станут снова жить вместе, и все образуется.
Два дня — это два дня, за такой срок волк мог и еще кого-нибудь зарезать, но этот грех Егор брал на себя. В случае чего, он даже был готов заплатить за ущерб, но решать с волчицей на скорую руку не хотел. Волчица — не волчата. Близкое расставание с ними Егора не затрагивало. Волчата были забавны и смешны, и он любил смотреть не их возню, но они были для него все равно как игрушки — позабавился и забыл. С волчицей же было связано столько, что могло уложиться и в целую жизнь, и Егор не мог одним махом отрубить все. Получалось, что он выпроваживает волчицу, и даже хуже — избавляется от нее. Чуть не год жила, и ничего, а запахло жареным — и катись, милая, подобру-поздорову? Нет, сказал Егор, хоть два дня, но доживем по-человечески. Нечего пороть горячку, все успеется.
Но обернулось по-другому.
Пятница выдалась жаркой и душной, в кузнице было как в пекле, и Егор еле дождался обеда. А придя домой, не стал даже есть, выпил кринку холодного молока и, бросив на пол полушубок, растянулся на нем. Жены дома не было, она еще с вечера сказала, что к ним приезжает ветеринар делать осмотр, дочку, как всегда, забрала бабушка, и Егора никто не тревожил. Можно было спокойно полежать весь час и отойти от кузничной жарищи. Тянуло в сон, но Егор не давал ему воли, знал: закроешь глаза, и провалишься, все проспишь, а Гошка по своей доброте будет до конца дня один уродоваться.
Но и просто полежать не удалось. Хлопнула калитка, и за окном послышались мужские голоса. Егор поднялся и выглянул в окно. По дорожке к дому шли председатель и какой-то незнакомый мужик. У Егора екнуло сердце. Он сразу подумал, что идут неспроста. Наверное, волк опять набедокурил, и опять, наверное, у соседей — мужик-то оттуда, не иначе. Видать, и про волка пронюхал, и про волчицу.
В дверь постучали, потом начали шарить по ней, отыскивая скобу — со света на мосту было темно.
— Свои все дома, — сказал Егор, открывая дверь.
— Так и мы не чужие, — ответил председатель. — Можно к тебе?
— А чего ж нельзя, проходите,
Егор усадил пришедших на лавку, а сам устроился на табуретке.
— А мы к тебе по делу, Егор, — сказал председатель. — Вот товарищ из района приехал, он тебе сейчас все обскажет.
Никакой, оказывается, не сосед, а из района! Не утерпели все-таки, притащились!
Егор посмотрел на гостя. Он был невысок, плотен, в рубашке с расстегнутым воротом, в сапогах. Сев, он положил на колени полевую офицерскую сумку, какие до сих пор имелись у многих, хотя с войны прошло почти десять лет. Должно быть, жара сильно донимала приезжего: лицо его было все в каплях пота, даже подбородок, на котором выделялась неглубокая ямка. Она почему-то не понравилась Егору и вызвала неприязнь к человеку, которого он видел впервые. Видать, дотошный, подумал Егор.
А приезжий, не подозревая, как о нем думают, перешел к делу.
— В райсовет, товарищ Бирюков, поступило заявление, в котором сообщается, что у вас в доме уже полгода содержится волчица. И не только она. — Представитель власти сделал паузу, давая понять, что ему известно, кого еще, кроме волчицы, пригрел Егор. — И я специально приехал, чтобы выяснить все на месте.
