Но старик подошел к часовне. «Ничего особенного, — снова подумал Громов, — склеп мог заинтересовать. Постоит и уйдет».
Старик не уходил. Откуда-то появился оперативный работник, переодетый маляром, стал красить ограду.
«Условный знак!» — Громов встал и, стараясь ступать как можно тише, пошел к кустам…
Старик изумленно посмотрел на самозванного маляра, спросил:
— Кто велел? Это же камень!
— Из конторы распорядились, — равнодушно буркнул «маляр».
— Как из конторы? Что тут, хозяев нет?
— Говорят, нет.
Старик поманил «маляра» пальцем.
— Послушайте, дружок, вы давно служите на этом кладбище?
— Третий год.
— Тогда не скажете ли, любезный, куда девался сторож, Прохором звать его?
Дальше события разворачивались по намеченному плану, «Маляр» повел старика к «нужному человеку» для каких-то объяснений, по дороге их остановил «невесть как» забредший на кладбище милиционер, а еще через час любопытный посетитель уже сидел в кабинете Громова.
Оба молчали. «Гость» вертел в руках потухшую трубку и рассеянно смотрел в окно.
«Кто ты? — думал Громов. — Будешь говорить правду или будешь юлить, лгать, изворачиваться?» И строго спросил:
— Что вы делали на кладбище?
— Я? — улыбнулся старик. — М-м… Гулял. Случайно зашел.
— И склепом интересовались тоже случайно? — в тон ему спросил Громов.
— Ну почему же? — слегка протестующе сказал старик. — Я этот склеп давно знаю, потому и поинтересовался.
— И про сторожа «случайно» спросили? — словно не слыша, продолжал Громов.
— Я? Про какого сторожа? — во взгляде гостя мелькнула тревога.
— Про убитого, — тихо сказал Громов.
Резко отодвинув стул, старик встал.
— А вы сядьте, — сочувственно сказал Громов. — И расскажите.
Старик опустил голову.
— Да… Да… Это было. Спросил.
— Зачем?
— Не… не знаю. Просто так.
— Вы знали, что сторож убит?
— Нет! Честное слово, нет!
Громов посмотрел ему в глаза. Они были прозрачные, голубые и, право же, очень честные. Громов помолчал, достал бланк протокола допроса, устало сказал:
— Теперь я должен перенести наш разговор на бумагу. Ваша фамилия?
Старик протянул паспорт.
— Келлеров?! — вскрикнул Громов.
— Да…
— Родственник графов?
— Каких… графов?! Нет, нет!
Наверное, Громов не сумел бы объяснить, почему в следующую секунду он открыл ящик стола и, достав найденный в сторожке портрет графа Келлера, показал его старику.
— Знакомы?
Келлеров охнул и медленно сполз со стула.
…Когда врач привел его в чувство, он схватил со стола портрет, всмотрелся и… истерично захохотал:
— Эполеты… Звезды… Ха-ха-ха… Реникса, сударь мой, какая это все реникса!
Потом он ушел, отказавшись отвечать на вопросы, и Громов не задерживал его, потому что кто же арестовывает за подозрительное любопытство и сходство фамилий, если в этом сходстве еще не разобрался до конца и сам следователь!
И чтобы разобраться, Громов пошел в городской загс. В архиве, среди слежавшихся церковных книг, он отыскал одну, в которой было записано: «Лета от Рождества Христова 1890, июня 22 дня у дворянина Иоганна Егоровича Келлера и супруги его, урожденной Квасецкой Ядвиги Оишзмундовны, родился сын и наречен Алексеем…» Здесь же была подклеена ломкая, пожелтевшая справка, из которой явствовало, что в 1922 году Алексей Келлер стал Алексеем Келлеровым.
Вечером, вернувшись из архива, Громов стал приводить в порядок стол. Убрал дела; около письменного прибора, там, где недавно сидел Келлеро-в, заметил мятый номер «Известий».
«Разволновался старик и забыл», — подумал Громов и, машинально развернув газету, стал читать. Репортаж с атомохода, рассказ известного писателя, короткая корреспонденция под рубрикой «В мире капитала».
Это был тот же самый номер, что и тогда, на кладбище.
Во время обеденного перерыва в кабинете Громова собралось несколько следователей.
— А что, Громов, — сказал один, с погонами старшего лейтенанта, — ты с самбо совсем распрощался? Тренер тебе третий ноль ставит.
— Зачем ему самбо? — засмеялся другой. — С призраками и без самбо обойтись можно.
— Да, призраки… — протянул Громов. — А я сильно опасаюсь, ребята, что когда эти призраки материализуются, одним самбо тут не обойдешься. Их знаниями бить придется.
— Да ведь сами-то они не материализуются, — продолжал первый, — а у тебя, я слышал, и в деле сплошные нули,
— Что ты этим хочешь сказать? — рассердился Громов.
— Помощь свою хочу предложить,
— Спасибо, — улыбнулся Громов, — но пока изучать-то нечего. Вот разве книжка записная. Но я ее наизусть помню.
— А ты все-таки покажи. Свежий глаз — большое дело.
Пожав плечами, Громов вытащил из ящика стола потрепанную записную книжку Прохора. Это были нехитрые записи расходов по хозяйству, изречения из евангелия, номера могил, за которыми требовался особый уход.
Офицеры склонились над книжкой. Громов сосредоточенно перелистывал страницы…
«На картошку — 12 коп.
На лук — 8 коп.
На селедку — 16 коп.
На редькина — 10 руб.»
— Ну, убедились, что чепуха? Картошка, лук, селедка, редька… Чепуха!
— А ты подожди, — старший лейтенант снова раскрыл книжку и отчеркнул ногтем последнюю строчку, — ты вдумайся.
— Редькина… десять рублей, — медленно сказал Громов,—
Редькин… Почему не редька? И потом немыслимо купить одной редьки на десять рублей. Черт возьми! Это же… фамилия! Ну конечно же! Ребята, Редькин — это один из тех, у кого есть фамильный рубль…
Через день Громову сообщили: «Интересующий вас Редькин проживает вдвоем с матерью семидесяти лет и ведет исключительно замкнутый образ жизни. Посещающих не установлено. С соседями не общается. Выяснили, что у матери имеется какой-то знакомый по имени Сергей Сергеевич, из числа бывших товарищей сына по секции нумизматов».
